Жанна д'Арк

Но вот снова явились Голоса. Они говорили: «Останься в Сен-Дени». Объяснения не было. Они не сказали почему. То был глас Божий, и он заглушил приказ короля. Жанна решила остаться. Однако ла Тремуйль испугался этого. Нельзя было предоставить самой себе такую грозную силу, как она. Она наверняка разрушит все его планы. Он убедил короля прибегнуть к насилию. Жанна должна была покориться, потому что она была ранена и беспомощна. На Великом суде она показала, что ее удалили против ее воли и что, если б она не была ранена, этого не привели бы в исполнение. Как она была сильна душой — эта слабая девушка! Она могла бы бросить вызов всем сильным мира и вступить с ними в бой. Мы никогда не узнаем, почему Голоса повелевали ей остаться. Мы знаем только, что если бы она имела возможность повиноваться им, то история Франции сложилась бы не так, как она теперь записана в книгах. Да, мы это знаем.

13 сентября наша опечаленная, приунывшая армия повернулась к Луаре и двинулась в путь — без музыки! Подробность эта была замечена всеми. То было похоронное шествие; именно так. Продолжительное, тоскливое похоронное шествие, не сопровождавшееся ни единым радостным возгласом. Во время пути друзья смотрели на нас сквозь слезы, враги встречали нас смехом. Наконец, дошли мы до Жиана — до того места, откуда меньше трех месяцев назад начался наш блестящий поход на Реймс; тогда развевались знамена, играла музыка, и наши лица светились гордым воспоминанием о Патэ, а народные толпы ликовали, встречали нас приветствиями и провожали благочестивым напутствием. Теперь же шел унылый, осенний дождь, день был сумрачен, небеса печальны, зрителей было немного, и единственным приветствием были слезы, молчание и скорбь.

Потом король распустил это благородное героическое воинство; знамена были свернуты, оружие сложено: позор Франции был довершен. Ла Тремуйль получил венец победителя; непобедимая Жанна д'Арк была побеждена.

Глава XLI

Да, я сказал правду: Жанна держала в руках Париж и Францию и попирала пятой Столетнюю войну, но король заставил ее разжать пальцы и сдвинуть стопу.

После того месяцев восемь ушло на скитания с королем, с его советом и с его веселым, щегольским, пляшущим, любезным, шутливым, поющим серенады и развлекающимся двором, — скитания из города в город и из замка в замок; такая жизнь нравилась нам, членам личной свиты, но Жанне была не по душе. Впрочем, она только наблюдала эту жизнь, не принимая в ней участия. Король искренно старался сделать Жанну счастливой и проявлял в этом случае очень ласковую и неизменную заботливость. Все остальные должны были нести на себе тяжелые цепи строгого придворного этикета, но она была свободна, она пользовалась особыми правами. Один раз в день она должна была принести дань учтивости, сказав королю любезное слово, — и больше от нее ничего не требовали. Само собой разумеется, что она постепенно сделалась отшельницей и целыми днями скучала в отведенных ей палатах; размышления и молитвы составляли ее общество, а составление отныне несбыточных военных планов служило ей развлечением. В своем воображении она отправляла отряды войск из разных пунктов с таким расчетом предположенных расстояний, сроков, даваемых каждому отряду, и условий местности, чтобы все части войск встретились в заранее заданный день или час и немедленно соединились для начала сражения. То было ее единственное занятие, единственная отрада, облегчавшая ей бремя печали и бездействия. Она занималась этой игрой целыми часами, как иные занимаются игрой в шахматы; она незаметно увлеклась и таким образом отдыхала умом и исцелялась сердцем.

Конечно, она не жаловалась. Это было не в ее привычке. Она принадлежала к тем, кто умеет страдать безмолвно. Но все-таки она томилась, как запертый в клетку орел, и тосковала по вольному воздуху, по горным высотам, по диким красотам мятежной стихии.

Франция в это время изобиловала бродягами: то были солдаты распущенных войск, готовые ухватиться за любое дело, которое будет им предложено. Неоднократно, когда унылый плен становился для Жанны невыносим, она получала разрешение набрать отряд кавалерии и почерпнуть новые силы в бодрящей стычке с врагом. Эти поездки действовали на ее настроение как освежающее купанье.

Дело было при Сен-Пьер-ле-Мутье. Вспомнились нам прежние времена, когда она вела атаку за атакой и, будучи несколько раз отражена, снова шла на приступ, горя усердием и восторгом; но, наконец, метательные снаряды начали падать столь невыносимо часто, что старый д'Олон, который был уже ранен, затрубил отбой (король сказал ему, что он головой отвечает за безопасность Жанны); и все ринулись вслед за ним, как он предполагал. Но когда он обернулся, то увидел, что мы, члены свиты, продолжаем рубиться вовсю. Он поехал назад и уговаривал Жанну вернуться; «Не безумие ли — оставаться здесь, имея какую-нибудь дюжину людей?» — сказал он. Ее глаза сверкнули веселостью, и она повернулась к нему, воскликнув: