Жанна д'Арк из рода Валуа

– Зачем? – удивилась Изабо. – Я тоже о нем представления не имею. Однако, мне точно известно, что какие-то грандиозные замыслы у герцогини Анжуйской есть. Вы ведь её знаете – этой женщине сегодняшнего дня мало, и свой ум она растянула на тридцать жизней вперед. И пусть… Когда есть что растягивать… Не жалко… Мне даже интересно, что же такое у неё получится. Одно плохо – герцог Бургундский слишком озабочен переговорами с дофином, поэтому отметает всё, что им может помешать. По какой-то счастливой случайности он узнал, что за камень прячет за пазухой герцогиня, и тут же вооружился своим собственным… Разумеется, на всё это можно было бы закрыть глаза. Но, поверьте, мессир, при всем желании скорее заключить с дофином добросердечный союз, я вовсе не хочу, чтобы переговоры превратились в какую-то бойню! Франция и без того достаточно настрадалась. Как регентша, я обязана не допускать распрей. Особенно между такими могущественными особами. И особенно в такое время, когда Монмут одной ногой уже в Париже! Не спорю, можно было бы, конечно, и открыто отправить гонца к герцогине, но боюсь об этом сразу станет известно его светлости. А зачем нам нагромождать на одну, уже имеющуюся неприятность, новую, совсем необязательную? Вы со мной согласны?

Ла Тремуй кивнул, скорее машинально, чем осмысленно, и так же заученно проговорил:

– Ваша мудрость, как всегда безгранична, ваше величество.

А сам подумал, что за год Изабо переменилась не только внешне. Или, скорее, видимые перемены стали прямым следствием перемен невидимых. И оставалось только гадать, что конкретно вынудило беспечную королеву встать на этот азартный, но крайне скользкий путь политических расчётов. Лицемерные заботы о Франции Ла Тремуя, конечно же не убедили. И, судя по всему, королева не пыталась его этим убедить. Она просто подбросила удобоваримое объяснение на тот случай, если мадам Иоланда заподозрит в сообщении Ла Тремуя какую-то ловушку.

«Не так глупо, между прочим», – подумал он, удивляясь всё больше и больше.

Само собой, герцогиню подобное объяснение тоже не обманет. Но по какому-то неписаному правилу, среди всей европейской политической знати, откровенно ничего не значащие, но громкие слова стали, своего рода заклинаниями, обращающими личную корысть в цель высокую и благородную. И, как только они произносились, даже самый разумный политик поджимал губы, поскольку, завтра сам мог воспользоваться таким же заклинанием. А потом, с понимающим лицом, кивал, соглашался с тем, что благородная цель вольна в выборе любых средств, и уже, с особенным вниманием всматривался в то, что прикрыли так фальшиво и узорно…

– Я всё понял, – сказал Ла Тремуй, наклоняя голову. – Правда, есть один нюанс, на который следует обратить ваше внимание. Её светлость, герцогиня Анжуйская меня не слишком жалует. И есть опасение, что у такого гонца, как я, мало шансов достойно выполнить поручение вашего величества.

– Знаю, знаю, – вздохнула Изабо. – Но, к моему великому сожалению, никому больше я это поручение дать не могу. Вы мой должник, Ла Тремуй. К тому же, человек очень ловкий. Вы придумаете, как избежать личной встречи с герцогиней. Более того – я уверена – найдёте способ извлечь из этой поездки выгоду и для себя.

– Но, мадам, я не ищу выгоды! – оскорбился Ла Тремуй.

– А зря. В такие трудные времена, как теперь, только глупец её не ищет. Не разочаровывайте меня, Ла Тремуй, скажите, что вы не глупец.

– Но я… Даже не знаю, ваше величество.., кроме вашего расположения… Другой выгоды я не вижу, поверьте…

Ла Тремуй совсем смешался. А Изабо, откинувшись на спинку своего стула рассматривала его с откровенным интересом и явно чего-то ожидала.

– Зачем вам мое расположение? – ровным голосом спросила она. – Расположение герцога Бургундского куда весомей. И вы могли бы очень неплохо себя обеспечить, рассказав ему о моём поручении…

Ла Тремуй взвился со стула, как ужаленный.

– Я рыцарь, ваше величество!

– А я ваша королева. И, как Божья помазанница, призванная заботиться о своих подданных, не упрекну вас, если вы пожелаете упрочить свое положение при нашем дворе.

Совершенно сбитый с толку таким оборотом дела Ла Тремуй, невольно отступил в тень, потому что послушное обычно лицо, как раз сейчас слушаться отказывалось. Как он ни старался, изумление упрямо вылезало наружу, а сам он действительно ощущал себя глупцом.

Королева, еле заметно усмехнувшись, встала. И, словно подводя под разговором черту, заметила, между прочим:

– Герцог почему-то вас тоже не любит, сударь, хотя вы всегда бывали очень услужливы… Если станете говорить с ним, сделайте это, по возможности, тайно. И лучше всего, после возвращения…

Бурже

(весна 1419 года)

Уже третий час мадам Иоланда писала письмо.