Жанна Д'Арк, Орлеанская Дева (СИ)

Согласно разным, часто противоречивым данным дело происходило так: после прочтения проповеди ей трижды предложили отречься. Трижды она отвечала отказом.

Кошон начал читать приговор, согласно которому церковь передавала осужденную в руки светской власти, прося эту власть обойтись с осужденной снисходительно и «без повреждения членов». Эта формула означала не что иное, как немедленную смерть на костре. Кошон прочел уже большую часть приговора, когда прервав епископа на полуслове, Жанна закричала, что она согласна принять все, что соблаговолят постановить судьи и церковь, и подчиниться во всем их воле и приговору.

" И не единожды повторила, что если священники утверждают, что ее видения и откровения являются ложными, то она не желает больше защищать их… Тогда же, на виду у великого множества клириков и мирян она произнесла формулу отречения, следуя тексту составленной по-французски грамоты, каковую грамоту собственноручно подписала».

Жанна произнесла слова покаяния, и ожидавший ее смертный приговор заменили другим, который судьи заготовили заранее, рассчитывая на то, что обвиняемая отречется. В нем говорилось, что суд учел чистосердечное раскаяние подсудимой и снял с нее отлучение. «Но так как ты тяжко согрешила против бога и святой церкви, то мы осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечное заключение, на хлеб горести и воду отчаяния, дабы там, оценив наше милосердие и умеренность, ты оплакивала бы содеянное тобою и не могла бы вновь совершить то, в чем ныне раскаялась».

Огласив приговор, Кошон распорядился увести осужденную в Буврейский замок. Инквизиционный процесс по делу о впадении в ересь «некой женщины Жанны, обычно именуемой Девой», закончился.

Однако англичанам требовалась смерть Жанны, а не ее заключение; вместо церковной тюрьмы ее вернули в ту же опостылевшую камеру, к тем же мучителям, и снова заковали в кандалы. Невозможно себе представить, что творилось на душе у недавней «любимицы победы» и «дочери божьей», но через два дня ее нашли одетой в свое старое мужское платье(предусмотрительно подложенное палачами), что было рецидивом ереси и автоматически вело к костру.

У нее спросили, кто принудил ее сделать это. «Никто, — ответила Жанна. — Я сделала это по своей доброй воле и без всякого принуждения». Тогда ее спросили о причинах.: «Находясь среди мужчин, приличнее носить мужской костюм, нежели женское платье». И затем сказала, что она надела мужской костюм потому, что судьи не выполнили своих обещаний.

«Спрошенная, слышала ли она после четверга свои голоса, отвечала, что да. Спрошенная, что они ей сказали, отвечала, что господь передал через святых Катерину и Маргариту, что он скорбит о предательстве, которое она совершила, согласившись отречься, чтобы спасти свою жизнь, и что она проклинает себя за это».

Вероятно 30 мая ее повезли на казнь в тележке, одетую в полотняную рубашку, пропитанную серой.

Николай Миди произнес проповедь на текст апостола Павла: «Страдает ли один член, страдают с ним все», и окончил ритуальной фразой: «Ступай с миром, Церковь ничего больше не может сделать для тебя и передает тебя в руки светской власти».

После, по свидетельству Массье, «Жанна, на коленях, начала молиться Богу с великим рвением, с явным сокрушением сердечным и с горячей верой, призывая Пресвятую Троицу, Пресвятую Деву Марию и всех святых, некоторых называя поименно; смиренно попросила прощения у всех людей, какого бы состояния они ни были, у друзей и у врагов, прося всех молиться за нее и прощая все зло, какое ей сделали».

Лефевр также добавляет: «Она так плакала, так трогательно взывала к Богу — что самый жестокосердный человек не мог бы удержаться от слез. Помню очень хорошо, что всех присутствующих священников она попросила отслужить за нее по обедне».

Кошон прочел приговор и удалился вместе с трибуналом.

Жанну возвели на вязанки хвороста и привязали к столбу, после чего подожгли. «Потом она начала кричать: «Иисус» и призывать архангела Михаила. И до смерти продолжала кричать: «Иисус»».

Зрелище было не для слабонервных. Рассказывают, что английскому солдату, стоявшему у подножия костра и на пари глумившемуся над нею, показалась вылетевшая из пламени белая голубка. Ему стало дурно; через несколько часов, когда его откачали в кабаке, он каялся перед английским монахом-доминиканцем в том, что надругался над святой.

Также, по словам Ладвеню и брата Изамбара, когда все было кончено, «около четырех часов пополудни», палач пришел в доминиканский монастырь, «ко мне, и к брату Ладвеню, в крайнем и страшном раскаянии, как бы отчаиваясь получить от Бога прощение за то, что он сделал с такой, как он говорил, святой женщиной. И он рассказал еще нам обоим, что, поднявшись на эшафот, чтобы все убрать, он нашел ее сердце и иные внутренности несгоревшими; от него требовалось сжечь все, но, хотя он несколько раз клал вокруг сердца Жанны горящий хворост и угли, он не мог обратить его в пепел, и, пораженный явным чудом, он перестал терзать это Сердце, положил в мешок вместе со всем, что осталось от ее плоти, и мешок бросил в Сену».