Жанна Д'Арк, Орлеанская Дева

Да, но исключение это было совершенно иного характера, нежели хотят представить ревизионисты. То, что по их мнению, было некоей привилегией, на самом деле являлось грубым нарушением процессуальных норм того времени, единственной целью которого было психологическое давление на Жанну. С того момента, как Генрих VI передал Деву в руки суда Инквизиции, она теряла статус военнопленной и должна была содержаться в женском отделении архиепископской тюрьмы, которое обслуживали монахини. Сама Жанна неоднократно просила судей перевести ее туда, однако ей отказывали.

«По правилам того времени Жанне, как представшей перед инквизиционным судом, запрещалось иметь адвоката. Но было разрешено защищаться самой, что удивительно»[6].

В том, что Жанне «разрешили» защищаться самой, как раз ничего удивительного нет — это было ее право. Удивительно другое — на момент процесса Жанне было около девятнадцати лет, и по закону, как несовершеннолетней ей был положен адвокат. Несмотря на это, Жанне адвоката не дали, и неграмотная девочка вынуждена была защищаться одна от внушительного количества маститых теологов и схоластов.

О размахе этого процесса пишет В.И.Райцес: «Обычно при расследовании дела о ереси на заседаниях суда присутствовало, помимо должностных лиц трибунала, несколько советников-асессоров, выбранных судьей из среды местного духовенства. Не будучи судьями, в прямом смысле этого слова, т. е. не имея права выносить приговор, они, тем не менее, пользовались широкими полномочиями. Асессоры могли вмешиваться в дебаты, допрашивать подсудимого, наблюдать за процессуальной стороной разбирательства и сообщать судьям свое мнение по данному делу. И хотя судьи вовсе не были связаны этим мнением, они всегда к нему внимательно прислушивались. Число таких советников-асессоров редко превышало 10–12 человек.

Но суд над Жанной д'Арк не был обычным разбирательством по делу веры. Это был сенсационный процесс — то, что сейчас назвали бы «процессом века». И чтобы придать трибуналу особый авторитет, а самой судебной расправе видимость полной законности, организаторы процесса привлекли к нему великое множество асессоров. Общее их число составило 125 человек» [11].

«Среди тех, кто присутствовал при ведении процесса, некоторые (как, например, бовеский епископ) повиновались своей приверженности англичанам, других (двух-трех английских докторов) побуждало желание мести, третьи (парижские доктора, например) были привлечены платой, четвертые (среди которых был вице-инквизитор) уступили страху». Эти слова скажет позже брат Изамбар де Ла Пьер, помощник инквизитора на этом процессе. Главную роль играл Пьер Кошон, о личности которого пойдет речь ниже.

«Организация процесса была поручена с одной стороны преданному в это время англичанам Парижскому университету, с другой стороны — епископу Бовэ Пьеру Кошону де Соммьевр. В работах некоторых российских ученых, посвященных данной теме, Пьер Кошон называется бессовестным клевретом герцога Бедфордского, присудившим Жанну к сожжению. Но так ли это? Попробуем разобраться. В свое время Пьер Кошон являлся секретарем и дипломатическим агентом королевы Изабеллы Баварской (отец Пьера был обязан королеве дворянским званием). И, скорее всего, выбор на него пал не случайно. Недаром же он продемонстрировал ожесточенное нежелание в ответ на требование парижских инквизиторов немедленно выдать им Девственницу, чтобы как можно скорее отправить ее на костер. Инквизиторы вместо Жанны получили неприлично затянувшийся по времени процесс»[6]

Итак, епископ Бове, под чьим «чутким руководством» был проведен весь процесс над Жанной, чьими руками она была отправлена на костер, вдруг оказывается тайным благодетелем Жанны.

В первую очередь заметим, что как раз таки у Пьера Кошона были причины желать скорейшего завершения судебного разбирательства. «Очередное поручение Кошон принял с откровенной радостью. Прежде всего, потому, что удачно проведенный процесс позволял ему достичь заветной цели — стать руанским архиепископом. Это место было вакантно с 1426 г., и многие священники из числа сторонников англичан стремились его занять. Но кардинал Винчестерский, в руках которого находились все нити церковной политики в оккупированных районах, не спешил назвать имя нового пастыря Нормандии: вакансия была приманкой, с помощью которой он подогревал рвение своих агентов. Трудно сказать, было ли дано Кошону какое-либо формальное обещание на этот счет; несомненно, однако, что сам бовеский епископ связывал исход предстоящего процесса со своими планами.