На процессе был замечен и Людовик Люксембургский — брат Жана Люксембургского. Правда, он не присутствовал на допросах, его видели лишь на особо торжественных церемониях. Во всяком случае, ни один из относящихся к процессу документов не содержит его подписи. Он молча и, казалось бы, безразлично наблюдал за всем происходившим. И все же современники не без оснований считали его одним из главных участников суда над Жанной, и они не так уж и не правы. Роль этого будущего кардинала на руанском процессе была более важной, чем это можно себе представить. Людовик Люксембургский принадлежал к могущественной группе церковников, составлявшей ближайшее окружение герцога Бэдфорда. Он выполнял самые ответственные поручения английского правительства: с успехом вел сложные дипломатические переговоры, был начальником английского гарнизона в Париже (сутана не служила этому помехой). В Руане, оставаясь в тени, Людовик Люксембургский, по сути, направлял работу трибунала.
Совершенно особое место среди многочисленных участников процесса по делу Жанны занимали члены делегации Парижского университета, прибывшие в Руан в конце января 1431 года. Их было шестеро: Жан Бопэр, Николя Миди, Тома де Курсель, Жерар Фейе, Жак де Туренн и Пьер Морис.
Анри Гийемен называет их «бандой докторов». Авторитетные ученые-теологи, они вовсе не были кабинетными затворниками. Политика, политика и еще раз политика. Эти вполне земные страсти волновали их куда сильнее, чем абстрактное богословие, да и само оно, как это с полной очевидностью показал руанский процесс, было преданной служанкой политики. Это и понятно: ведь от Бога происходит религия, богословие же происходит от людей со всеми их пороками. Парижский университет, цитадель теологии тех времен, был не только «мозговым трестом» католической церкви, но и влиятельнейшей политической организацией, а люди, которые представляли эту организацию в Руане, принадлежали к числу ее руководителей.
Вот эта-то «банда докторов» и составляла своеобразный штаб трибунала. Без их ведома и согласия не предпринималось решительно ничего. Они неизменно присутствовали на всех допросах Жанны, как публичных, так и тайных (на последние допускались лишь особо доверенные члены суда). Зачастую епископ Кошон поручал кому-нибудь из них вести допрос. Они составляли наиболее важные документы процесса, в том числе обвинительное заключение. Они произносили речи и проповеди, и в них они неизменно подчеркивали свое негативное отношение к Жанне.
Катастрофическое неравенство сил! С одной стороны — светила богословской науки, искуснейшие теологи и опытнейшие правоведы, с другой — двадцатитрехлетняя девушка. И она должна была вести с ними поединок. Одна. Без совета и чьей-либо помощи. Вопрос, могла ли с этим справиться простая «пастушка», является риторическим.
Суд был призван не только уничтожить Жанну, но и, воздействуя на религиозные чувства людей, очернить в их глазах всю ее деятельность. По замыслу организаторов процесса, сделать это должны были именно французы — соотечественники подсудимой.
Среди участников руанского процесса никто не питал никаких иллюзий, решительно всем было ясно, что они принимают участие в деле, весьма и весьма далеком от «света души» и «смирения разума».
С удивительным цинизмом говорил об этом Пьер Мижье, доктор богословия и приор Лонгвиля, который был на суде одним из самых рьяных подручных епископа Кошона, а впоследствии стал лояльным подданным Карла VII:
Ну конечно! Во всем виноваты англичане! Это они избрали для расправы над Жанной форму инквизиционного процесса. Это они придумали хитроумный ход, позволяющий за счет упрощенного характера судопроизводства осуществить желанную расправу сравнительно легко, сохранив при этом видимость полнейшей законности.