Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1

Обещание своё д'Арманьяк исполнил. Подробное письмо об аресте Изабо, де Бурдона и всех тех, кого посчитали врагами правящей партии было передано в Бурже с мадам де Монфор, чтобы её светлость могла не только прочитать, но и послушать из первых рук обо всём, что её интересовало.

О да, можно не сомневаться, герцогиня выспросила всё до малейшей детали и, едва ли не наизусть, выучила письмо. Единственное, что неприятно кольнуло, было непреклонное желание принцессы Мари следовать за матерью к месту её заточения. Принцесса, обещанная в жёны английскому королю, была пока лишь тенью на государственной шахматной доске – Монмут в любой момент мог передумать, отказаться, или подыскать партию с каким-то новым расчётом. Но пока этого не случилось, графу Бернару всё же не следовало выпускать королевскую дочь из области своего внимания, даже учитывая, что гарнизон в Туре надёжный.

Впрочем, беспокойство по этому поводу, было такое смутное и, вроде бы, безосновательное, что в сознании тоскующей герцогини легко заменялось более важным беспокойством за будущее Шарля. И теперь, в канун Рождества, сидя в своих покоях, в окружении многочисленных подношений от дворянских родов Анжу и Шера, где буквально на каждом кубке, блюде или ларце красовались изображения святого семейства, мадам Иоланда в тысячный раз задавала себе вопрос: как быть дальше?

За широкой спиной супруга, как в уютном гнезде, прикрывшись, словно крыльями, его титулами и влиянием, очень легко было оставаться в относительной тени и претворять в жизнь собственные планы, не привлекая ненужного внимания. Теперь дело осложнилось. Спина графа д'Арманьяк была тоже достаточно широка, но в ней зияли две огромные дыры – он не был так же простодушен, как несчастный Луи, и не был так влюблен. Кроме того, у графа имелись собственные интересы, которые, хоть и не шли вразрез с планами герцогини, но всё же, не были до конца общими. И, задавая себе вопрос: «что дальше?», мадам Иоланда оказывалась перед дилеммой – посвящать ли коннетабля Франции во все свои секреты, или пытаться им управлять иносказательно, рискуя в один прекрасный день столкнуться с непониманием и неприятием, что неизбежно повлечёт за собой какой-нибудь конфликт. И тогда уже поздно будет раскрывать истинное положение дел. Союзниками становятся или с самого начала, доверяясь друг другу во всём, или не становятся вовсе. Но, с другой стороны, вынужденное доверие в разгар событий, вряд ли будет принято с должным пониманием. И мадам Иоланда, при всём её знании людских натур, никак не могла вычислить возможную реакцию графа на свои откровения. Одно дело воспитать короля из принца, не имеющего шансов сесть на престол, и совсем другое выдавать за чудо Господне то, что сотворено собственными руками…

Оставалась, правда, ещё и Жанна-Клод, но к мыслям о ней мадам Иоланда, даже сама с собой, подступалась осторожно, словно боялась переступить черту, за которой всё уже будет не так, как ей виделось теперь, и за которой и Анжер, и Франция, а самое главное, искупление перед памятью несчастного Луи и месть за него, станут уже не так важны…

Поразмыслив и так, и этак, герцогиня наверное впервые в жизни, решила, что лучше всего будет спросить совета. Благо и человек, способный его дать, приехал к ней, будто по заказу и был никем иным, как милым дядюшкой де Баром, бывшим епископом Лангрским.

После смерти старшего брата, носившего наследственный титул герцога, и гибели под Азенкуром других братьев, юношеская мечта епископа стала, наконец, явью – теперь он сделался единственным наследником герцогства де Бар. Но одно дело мечтать, и совсем другое очутиться один на один с реальностью. Последняя оказалась не так уж и упоительна, а сбывшаяся мечта далась слишком дорогой ценой…

Усталый и постаревший, новый герцог приехал к племяннице на Рождество, потому что никого из родни более близкой у него не осталось. Да и ей хвастать многолюдным семейным застольем не приходилось. И вечером, сидя вместе возле камина, и глядя на огонь одинаково пустыми взглядами, они долго молчали, думая каждый о своих потерях.

Де Бар, словно чётки, перебирал длинными белыми пальцами края рукавов непривычной светской одежды. Он часто вздыхал, отказался от Анжуйского вина, которое прежде очень любил, и, явно не сразу, собрался с духом, прежде чем заговорить растянутыми, задумчивыми фразами.