Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1

– Да, убил. А своему командиру ответил: «Пей свою кровь, Бомануар, и жажда пройдёт»…

– И Бомануар пил?!!!

От восторга и ужаса мальчик даже не заметил, как повысил голос, напугав задремавших стражников.

– Нет, конечно, – покосился на них мужчина. – Но ответ дю Буа воодушевил рыцаря. Силы его словно удвоились, и он вновь кинулся в гущу боя.

Мальчик ещё раз осмотрел яркие фигуры, кучно бьющиеся на тесном поле гобелена.

– А разве смерть командира не означает полного поражения? Если Бемборо убили, Бомануар мог больше не сражаться.

– Нет, не мог. – Глаза мужчины мечтательно блуждали по вытканным далям Жослена и Плоермеля. – Турнирное соглашение – это слово чести. И если оговорено, что бой заканчивается лишь, когда последний воин одной из сторон лишается оружия, сил или жизни, значит, так и будет, даже если командира убьют одним из первых. На место Бемборо встал его оруженосец Крокар и продолжил бой не хуже любого из рыцарей…

В этот момент дверь в кабинет короля бесшумно отворилась, и на пороге показался герцог де Бурбон – верный сторонник Бернара д'Арманьяк, недавно назначенный при его посредстве на должность Великого управляющего двора. Приложив палец к губам, он дал понять подобравшимся стражникам, что мешать беседующим и реагировать на его появление не нужно и сам с интересом прислушался.

– Впоследствии, ваш прадедушка король Иоанн, – тихо говорил мужчина, – предлагал Крокару французское дворянство, рыцарство и женитьбу на дочери одного из славнейших семейств Франции, но получил отказ.

– Почему?

– Крокар был англичанин и предпочёл вернуться на родину. По моему разумению, этот его поступок заслуживает не меньше уважения…

Бурбон громко хмыкнул и, выдавая себя, заметил:

– Однако, на родине он рыцарем так и не стал.

Мужчина с мальчиком разом обернулись.

Герцог де Бурбон с улыбкой подошёл к ним поближе.

– Очень поучительная история, не так ли, ваша светлость? – спросил он, слегка кланяясь мальчику. – Вот так, иной раз, достаточно лишь попытки возвеличить врага, чтобы окончательно убить его славу на родине.

Лицо мужчины потемнело.

– Я уверен, что король Иоанн был искренен, воздавая должное достойному врагу.

Бурбон снисходительно усмехнулся. Несмотря на возраст, позволявший ему считаться человеком ещё молодым, царедворцем он был уже достаточно опытным, а потому лишённым всякого романтизма.

– Короли не бывают искренними, чтобы не стать уязвимыми, господин дю Шастель, – заметил он назидательно. – Если бы английский король сделал то же самое в отношении Бомануара, кто знает, может мы бы сейчас не считали этот бой таким уж героическим. К тому же, (вы ведь не станете отрицать этого), далеко не все там было по правилам рыцарской чести.

Танги дю Шастель опустил глаза.

– Каждая монета имеет две стороны, герцог. Те, кто видит только одну сторону, не замечают другую, и наоборот. Вопрос в том, кто какую сторону предпочитает.

– Да, да, знаю, – закивал в ответ де Бурбон, – мы с вами предпочитаем стороны разные. Зато от одной монеты. И, поскольку я могу позволить себе слабость быть искренним, признаю – ваша сторона не так захватана нечистыми руками, но меньше пригодна к употреблению. Слишком слепит глаза…

Танги дю Шастель молча поклонился.

В присутствии Шарля, которого он всеми силами старался ограждать от придворного цинизма, продолжать подобный разговор не следовало. К тому же, пригласили их сюда совсем для другого, и, чтобы напомнить об этом герцогу, Танги поспешил сменить тему.

– Как самочувствие его величества? – спросил он со сдержанной озабоченностью. – Нас готовы принять?

Лицо де Бурбона мгновенно изобразило возвышенную печаль.

– Увы…

Он виновато развёл руками, потом покосился на мальчика и тронул дю Шастеля за локоть.

– Давайте не будем мешать его светлости рассматривать картину и отойдём в сторону. Мне есть о чём с вами поговорить.

Танги повернулся к Шарлю.

– Вы позволите, ваша светлость?

Мальчик кивнул.

Ещё утром, когда за ним прислали от короля, он взмолился о том, чтобы встреча с отцом не состоялась, и сейчас сразу догадался, что молитва его была услышана.

Шарль отца не любил.

Те редкие встречи, которые у них случались, ничего не оставили в детской душе, кроме недоумения, брезгливости и обиды. Безумный отец часто заговариваясь, то и дело называл его именами старших братьев. Или лихорадочно ощупывал трясущимися руками плечи и голову сына, словно наверстывал то, что упустил за годы болезни, и, заглядывая ему в лицо, часто-часто моргал близко посаженными, слезливыми глазками. От него дурно пахло немытым телом и подсохшей мочой. А когда однажды отец вздумал его обнять, Шарлю в нос ударил кислый запах кое-как состиранной с одежды рвоты.

Говорить им было не о чем. А то немногое, что выговаривалось, лишь увеличивало пропасть между ними, явным непониманием отца, с кем именно из сыновей он разговаривает. И сердце мальчика, готовое ответить хотя бы сочувствием, такому же изгою, каким он сам себя ощущал, с обидой сжималось, наглухо закупоривая внутри все добрые чувства.