Жанна Ладыжанская и тайна трёх пицц

Прозвенел звонок – закончились факультативные занятия. Я притаилась на лавочке за фонтанчиком, завязав косы на затылке. Лапшин спускался по лестнице, не подозревая о засаде. И всё равно выглядел затравленным. Он крутил головой на толстенькой шее и волновался, как капибара на водопое.

Замерев на верхней ступеньке, он выглянул в пролёт, секунду подумал и вытащил из рюкзака… сосиску в тесте. Трагически сдвинув бровки, он снова посмотрел вниз и понюхал сосиску. Мучение плескалось в его глазах. Поджаристые бока сосиски манили бедолагу Лапшичкина. И я не понимала, почему он до сих пор не вцепился в добычу.

Игорёк, вопреки моим представлениям, внезапно проявил недюжинную силу воли. Он попробовал сосиску на зуб, но… Вместо того чтобы молниеносно запихать её в рот, как делал обычно с любой едой, завернул её обратно в салфетку и спрятал в карман рюкзака.

Я взвесила версию диеты. Мог Лапшичкин внезапно начать худеть? Что, если его психика действительно дала трещину? Я не припоминала, чтобы его дразнили за прожорливость. Правда, друзей у него тоже было не много. Примерно как у меня. Что, если он страдает от нехватки общения? Мне показалось, это нас немного роднит. У меня хотя бы кошка есть, а у него – ни одной живой души.

– Лапшин! – Я выкатилась из укрытия. – Хочешь увидеть Чуму? Я тебе пока…

Игорёк услышал меня, присел от неожиданности, взвизгнул и… драпанул, на ходу застёгивая куртку. Я отшвырнула рюкзак, мешавший бежать, и со всей мочи припустила за Лапшиным.

На улице Лапшичкин повёл себя неспортивно: вместо того чтобы честно шевелить поршнями квартал-другой, он попытался пролезть под забором на соседнюю стройку. И тут неправильное питание сослужило ему дурную службу. Игорёк застрял. Натурально застрял: ноги – на тротуаре, голова – на неведомой территории. Разговаривать с ногами было бессмысленно, поэтому я перелезла через забор и присела возле пыхтящей головы Лапшина.

Мне показалось, что Игорёк сейчас заплачет.

– Не вздумай, – предупредила я его, – на сегодня мне хватит драмы.

Лапшин дёрнулся, но безрезультатно.

– Не дёргайся, Игорёк. Сопротивление бесполезно. Мы теперь с тобой оба подозреваемые. И в рамках бережного отношения к твоей психике я тебе заранее обещаю: бить не буду.

Игорёк всхрапнул и завозился под забором сильнее.

– Я отдам, – прогудел он. – Я же не знал, когда брал, что это твоя шоколадка.

– Да ты что?! – Я всплеснула руками. – А я и не говорила, что она моя.

Лапшин засопел пуще прежнего. Вообще-то, он меня крепко удивил. С такими внутренними переживаниями спереть батончик и до сих пор не съесть… Или я чего-то не знаю про Игорька, или… он что-то о себе утаивает. Собственно, я об этом и хотела спросить.

– Лапшин. – Я легла на пузо напротив пыхтящего подзаборника и заговорщически прошептала: – Ты крепыша знаешь?

– Нет, – с готовностью отрубил Игорёк. – Я на таеквондо не хожу.

Ага, сказала я. Но не вслух. Сосиски мы не едим, крепыша не знаем. Хотя определили его на раз по кодовому слову. И крепыш, насколько я помню, Лапшичкина по фото сразу узнал. Но крепыш реально изворотливый типок, не то что Лапшин со своим телячьим взглядом. Игорёк безуспешно елозил коленками с другой стороны забора.

– Сейчас доску принесу. – Я отряхнула джинсы и потёрла ладони друг о друга.

Лапшин взвыл.

– Ты же обещала! – крикнул он и замолотил руками в воздухе. – Ты обещала не драться!

М-да. Моя репутация оставляет желать лучшего. По ходу, бизнес загнётся, не успев набрать обороты. Я суперагент: воровка, помоечница и – для полноты картины – видимо, монстр какой-то взбесившийся. Надо поработать над имиджем. Или сменить чумовой метод на что-нибудь… гм… деликатное. Если школу не придётся менять.

– Не суетись под тесаком, Игорёк, – вздохнула я. – Куртку порвёшь, мама огорчится. Я подставлю доску и немного жестяной лист отогну. А ты вылезешь.

– То есть не будет чумы? – осторожно уточнил Игорёк.

– Сдался ты ей, как сосиска вегану.

При слове «сосиска» Лапшин здорово напрягся.

– Кушать хочешь? – участливо спросила я.

Игорёк промолчал, но отчего-то расстроился. Он обмяк под забором, как засиженное кресло-мешок, и мне стоило немалого труда извлечь эту тушу из западни. Когда я, пыхтя, отбросила доску, Лапшин поднял на меня грустные глаза:

– Чего ты хочешь, Ладыжанская?

– Шоколадку давай. – Я протянула ладонь.

Игорёк покорно положил на неё батончик и сглотнул. Я разорвала обёртку и сунула шоколад под нос Игорьку.

– Ешь! – велела я.

– А… ты? – Лапшин испуганно шмыгнул носом.

– Я разрешаю, – твёрдо сказала я. – Лопай!

И на моих глазах Игорёк Лапшин, урча от наслаждения, примерно за две секунды сточил батончик.

Итак, мы не на диете.

– Ты знаешь, да? – спросила я тихо. – Говорят, что я пиццы украла. Токарева и Корнеев уже всем рассказали. Слышал ты такое?

– Ты… будешь… мстить? – Глаза Лапшина забегали.

– Тебе? – Я печально улыбнулась – слишком легко Игорёк раскололся. – Нет, Лапшин, не буду. Я свою беду как-нибудь переживу. А вот зачем ты еду воруешь – это ещё предстоит понять.