Жанна Ланвен

На улице Барбе-де-Жуи Сюэ переделал и интерьер, и почти все здание. Главным новшеством была надстройка, позволявшая устроить дополнительный этаж – в общей сложности четвертый[603]. Жанна, которой принадлежала и земля, и дом, не скупилась. Она хотела, чтобы Мари-Бланш и ее муж наслаждались всем возможным комфортом, например пользовались лифтом. Не экономила она и на ванных комнатах, предполагалось, что их построят три: одна, площадью более двадцати квадратных метров, располагалась на первом этаже, две другие – на втором. Но поскольку она не посчитала нужным пустить воду на третий этаж, где проживала прислуга, проект не был одобрен, и на запрос о начале работ был получен отрицательный ответ.

Незадавшееся начало и нежданная отсрочка строительства позволили, однако, внести изменения в проект: на третий этаж провели воду, и, более того, появился новый этаж – пятый. Четыре комнаты для персонала были снабжены новым «возмутительным» предметом роскоши – умывальником.

Предполагаемое здесь «ателье» превратилось в маленький концертный зал. Новая неудача: предполагаемое для этого чердачного этажа отопление показалось администрации недостаточным, несмотря на хорошую изоляцию, также критиковались небольшие окна в комнатах.

Сюэ под началом у Жанны работал ничуть не меньше ее слуг и горничных, как было принято в былые времена.

Не было воды, освещения не хватало, люди мерзли. Не теряя драгоценного времени, архитектор перенес на бумагу последний план, на этот раз вполне всех удовлетворивший. Разрешение на строительство получили 27 августа 1930 года. Быстрота, с которой все делалось до сих пор, позволяла предположить, что перестройки скоро начнутся.

Самая элегантная курительная комната в Париже

Потом Сюэ перешел в ведение Мари-Бланш, начиналась перекраска комнат. Выбранные декоративные элементы, ритм и оттенки сильно контрастировали с тем, как оформлялось жилище Жанны, противопоставляя строгость и простоту роскошному яркому дизайну Рато, с бронзой и бисером…

Удивительный золотой лак, животные, букеты и древесная кора, мрамор и металл – все то, что кутюрье собирала у себя, ее дочь поменяла на просто оформленное пространство: прямые карнизы, плинтусы и углы. Там все блики поглощались тусклым мерцанием бронзы, а здесь свет не встречал препятствий, отражаясь от светлых стен. Предметов немного, они не нарушали порядок и симметричность. Бра прикреплены очень высоко, что создавало эффект городских фонарей, много фарфора, конечно белого, мебель из крашеного дерева почти сливалась со стенами того же оттенка[604].

Мало картин или скульптур, только фрески, заказанные Кристиану Берару. Он сделал так, что они казались временными или незаконченными, поскольку не покрывали все стены полностью, а были нарисованы несимметричными кусками, создавая эффект старинных, не полностью сохранившихся фресок. В столовой художник нарисовал множество сценок. На одной изображалась мадонна с младенцем на фоне морского пейзажа, в экстазе слушающая флейтиста, сидящего рядом, чья фигура скопировнаа с картины «Аполлон и Марсий» Перуджино[605] в Лувре, только одетого в брюки и пару сандалий. На другой изображались два флорентийских господина, живших в начале XV века, увлеченных беседой. На картине они видны нам по пояс и помещены на высоту примерно три метра, на фронтон, с которого словно осыпалась штукатурка. Эта фреска снизу производила такое забавное впечатление, что ее намеренная причудливость не раздражала[606].

Единственной уступкой стилю арабесок и замысловатых орнаментов, которые так любила Жанна Ланвен, стала спальня: бирюзовые стены украшали уже упоминавшиеся венецианские буазери[607], купленные у антиквара Бароцци. На кровати – покрывало из редкой старинной ткани с большими цветами, тайная дань вкусу матери графини, питавшей слабость к такого рода вещам. Правда, особняк Мари-Бланш, превратившийся в музыкальный салон, все-таки не стал семейным гнездом, но это оставалось тайной для посторонних.

Дом графини де Полиньяк служил ее друзьям, они приходили туда без церемоний и в будни, и в праздники, болтали, пели…

Она играла перед гостями то кусочек из Рихарда Штрауса, то прелестные пьесы Шабрие, своего любимого композитора, или тихонько напевала невероятные мелодии Андре Мессаже[608], например, из «Невесты по лотерее», потому что любила парадоксы, бунтарство, всегда предпочитая малые жанры.

У нее существовала традиция устраивать концерты для близких в воскресенье вечером после обеда, в «ателье» на верхнем этаже. Коцерты Винаретты Зингер и «Музыкальные среды» Нади Буланже, которые Мари-Бланш посещала или устраивала у себя, только отдаленно напоминали ее «дневные встречи», потому что первые посвящались, в основном, исполнению современных произведений, а вторые – старинной музыке.

У Мари-Бланш исполнялись, в первую очередь, произведения ее гостей и репертуар французской музыкальной сцены начала ХХ века – Форе, Дебюсси…