Жанна Ланвен

Вечера случались и спонтанно, и назначались на определенную дату, но всегда проходили для своих, в дружеской компании, с шутками и весельем, так помогавшим скоротать пустые дни.

Среди близких друзей, забав и смеха процветал параллельный мир, принадлежавший только им. Там велись разговоры о том, как в их «клубе» проходили «экстатические или сладостно-нежные проповеди Р.П. Бобо, эксцентричные выступления лорда Дадсли, велись страстные повествования княгини Путоф, по прозванию «Гнев Божий», и безумные разговоры ее сестры, маркизы Бурреле д’Эрремор[609]. Они много курили в этом доме, который Моран назвал «самой элегантной курильней Парижа»[610].

Несмотря на то что отношения с матерью стали спокойнее, Мари-Бланш оставалась очаровательным капризным подростком, оберегавшим свои секреты. Да и сама кутюрье остерегалась появляться в кругу друзей дочери и по воскресеньям, и в будние дни. Единственное, что выходило за рамки этого правила, что, в сущности, должно было защитить их обеих, – это сюрпризы. Жанна знала, как немного волшебства радует даже самую пресыщенную компанию. «Однажды вечером, когда я ужинала на улице Барбе-де-Жуи (прелестный вечер в кругу своих), – вспоминал Жермен Бомон, друг Колетт, – во время десерта принесли большую картонку для нашей хозяйки, которая улыбнулась и сказала, что это ее мать, мадам Ланвен, прислала ей платье. Уверенность, с какой это было сказано, не оставляет сомнений в том, что такие подарки случались нередко. Она предложила подождать и открыть картонку позже, но гости упросили ее не откладывать, и вот шелковая бумага летит на пол, перед нами серебристое платье. Именно такое платье, что подошло бы молодой женщине в расцвете сил, совсем не кокетливое, но так совершенно изготовленное, что выглядело очень изысканным и простым одновременно. И сама Мари-Бланш была похожа на принцессу из сказки, несмотря на любое колдовство, сохранявшая изящество и грацию, одета ли она в лохмотья или золото, золу или шелк»[611].

Сразу вспоминаются наряды принцесс «цвета Луны», «цвета времени», а потом «цвета Солнца». Но это была правдивая сказка.

Глава XIV Картины Жанны

На глазах у Жанны ее маленькая девочка, ее идеал молодой женщины, превратилась во взрослую даму. Казалось, физически она была так близко, но душевно оставалась недостижима.

Сама Жанна все так же держалась в стороне от бурлящей светской жизни, любителей которой она одевала. Ее же жизнь подчинялась четким правилам и распорядку, например, в сезон она каждую неделю приезжала на виллу в Болье, а парижский особняк все совершенствовался и совершенствовался.

Так же как виллы и наделы земли, так и произведения искусства, рисунки, мебель и картины, все прекрасные вещи, которые она начала собирать, были для нее не просто хорошим вложением.

Все это дань личным воспоминаниям, размышлениям и мечтам, эти вещи успокаивали, приносили удовлетворение, становились воплощением мечты о счастье. Луиза де Вильморен сумела описать ее характер с трогательной искренностью и вполне правдиво: «Несмотря на то что мадам Ланвен умела слушать и рассказывать, в беседу она вступала неохотно и очень плохо запоминала лица. Обладая этими достоинствами и недостатками, она могла поддерживать светское общение, лишь благодаря смутному инстинкту, и чувствовала себя в своей тарелке только в своей фирме или дома, в окружении картин, которые коллекционировала»[612].

Вкус к живописи

По примеру Мари-Бланш ее мать начиная со второй половины 1920-х годов собирала картины. Это случилось довольно поздно по финансовым обстоятельствам: средства, необходимые для такого предприятия, появились не сразу. Но Жанна интересовалась историей живописи достаточно давно, поэтому хорошо разбиралась в работах мастеров. Библиотека на улице Фобур, 22 – убедительное тому доказательство. Когда же в ее распоряжении появилось, наконец, достаточно средств – а это значило, учитывая ее характер, что она располагала достаточной суммой, чтобы выдержать любые риски и при этом не испытывать стеснения в деньгах, – Жанна тут же взялась за дело.