— Дуреха, я же тебя представлял. Мне эта Диана Ильязовна нафиг не сдалась.
— Не верю… Докажи!
Я попытался поцеловать Ольку, но наткнулся лишь на плотно сжатые губы. Ладно, а если так: аккуратно сдуваю паутинку рыжих волос, нежно касаясь шеи. Еще и еще… с каждым новым поцелуем ощущая, как напряжение покидает тело девушки. И наконец она уступает: руки обвивают голову и требовательно тянут к себе, к приоткрытым, слегка влажным губам цвета вишни. К белым зубкам, способным как укусить, так и спрятаться, давая волю юркому язычку.
С трудом отрываюсь, выдыхая. Чувствую легкое головокружение, то ли от нехватки кислорода, то ли от горячего влечения, охватившего тело с головы до пят.
— А сейчас веришь?
Олька не была бы Олькой, если бы так просто уступила.
— Докажи, — шепчет она в ответ, вновь притягивая к себе. И никаких больше слов, никаких возражений.
Выходные начались паршиво: с мелкого моросящего дождя и кучи сумок, которые был вынужден перетащить в машину. Порою казалось, что тетя Лариса живет исключительно за наш счет, потому как таким количеством барахла и съестного можно было обеспечить роту солдат, не то, что одинокую женщину, давно забывшую о мужском внимании, по причине стервозности.
В такси мы конечно же поругались. Сверток с пирожными остался лежать в холодильнике на верхней полке, а кто у нас виноват — правильно, виноват Никита. Торопил, зудел над ухом, вот и получились скомканные сборы. Тут еще Олька затеяла переписку, присылая одно сообщение за другим.
Да я готов был прямо сейчас выпрыгнуть из такси и нестись обратно на всех парах, но тетя Лариса…
На редкость неприятная женщина, с визгливым голосом и отталкивающей внешностью. Мама говорила, что раньше она была первой красавицей, и все мальчишки в университете только и делали, что ухлестывали за ней. Не знаю, может оно и так… Только нынче от былой красоты ничего не осталось, разве что тонны штукатурки, да яркий макияж, превративший тетю Ларису в безвкусно разукрашенную куклу.
— Смотрите, кто к нам пожаловал! Никитосик, а у меня для тебя сюрприз, — пропел неприятный голосок, стоило переступить порог.
Никитосик… словно я болонка какая, которую нужно непременно тискать.
— Ты же помнишь Полиночку, мою доченьку. Вы с ней встречались позапрошлым летом.
Такую не забудешь, даже если сильно захочется. Полиночка усиленно жрала… Запихивала в рот блины, что в топку, давясь жирными кусками. Заворачивала в конверт сразу две, а то и три лепешки, макая по очереди в сироп и сгущенку. Поэтому не было ничего удивительного в том, что через пару лет Полиночка расплылась, превратившись в огромную жируху. Не в пример маман — худющей, будто щепка.
— Моя Полиночка слегка поправилась.
Ага, слегка… Рука толщиной в две моих будет.
— У Полиночки нарушение гормонального фона.
Зато аппетит отменный.
Когда с церемониалом было покончено, я вышел во двор жарить мясо. Низкое осеннее небо, как нельзя лучше отражало настроение. Кругом хмарь и грязь, а где-то там далеко горели огни большого города и ждала Олька.
— Никит, чего такой кислый? — подошла ко мне мама.
В ответ лишь бряцаю решеткой, проверяя степень прожарки — переворачиваю. Угли в мангале зашипели, получив свежую порцию свиного жира.
— Никит?
— Мам, скажи честно, ты меня свататься привезла?
— Почему сразу свататься? Посидите вместе, пообщаетесь.
— Мам, ты ее видела?
— Знаешь, Никит, когда с этой своей Дашкой дружил, проблем не возникало.
— Мам, ты бы еще детский садик вспомнила.