Жар костей не ломит (СИ)

— Уступите право первого хода прекрасной даме?

Поразмыслив пару секунд, я кивнул головой в знак согласия.

— Валяй.

— О, сколь великодушно… гранд мерси, отважный рыцарь. Тогда повторю свой вопрос: ты её любил? Ту толстушку из фотоальбома?

В воздухе повис легкий цитрусовый аромат: то ли от мандаринки, которую Агнешка очистила и съела прямо на балконе, то ли от апельсинового дерева, что давно отцвело, по причине зимы. Запах приятно щекотал ноздри, напоминая о недавно ушедшем лете, а еще об островах и развесистых пальмах на пляже, куда меня так и не пустили.

— Почему молчим, о юный рыцарь?

— Не понимаю.

— Да или нет.

— Какой тебе в том прок?

— Так да или нет?

— Ерунда какая-то, — пробормотал я растерянно. Первоначально решил, что вопрос был задан из пустого любопытства, но уж слишком настойчива Володина в своем интересе. Что это, обыкновенная попытка подразнить или здесь скрыто нечто большее?

— Ты согласился на правила игры, а теперь включил заднюю?

— Я не знаю…

— Только да или нет, третьего не дано.

— Да подожди ты, не дави… Тоже мне, следователь.

— Ты сам согласился.

— Что-то я не припомню пункта касательно временных ограничений.

— О юный рыцарь, неужели столь сложно ответить на простой вопрос? Любили ли вы девушку, с которой встречались?

— Во-первых это было давно, а во-вторых… ты это серьезно, задвигаешь про чувства? Какая нахрен любовь в шестом классе?! Мне было одиннадцать и все, о чем мог думать — это футбик с пацанами во дворе или игровая приставка.

— Ну вы же встречались?

— Держались за ручку, целовались… Блин, да это ничего не значит. Мы больше играли во взрослых, нам было интересно.

— Трогать друг друга за разное…

— Слушай, Володина, угомонись. Оставь грязные комментарии при себе. Сказал же, что не знаю, и другого ответа дать не могу.

— Ясно, — заключила она с умным видом.

— Да что тебе ясно?! Что тебе, бл. ть, может быть ясно?! Я в девятнадцать не знаю, что такое любовь, а ты хочешь, от меня одиннадцатилетнего добиться ответа?! Сидишь тут, умную корчишь!

Кажется, я все-таки не сдержался и заорал. Спустя мгновенье на балконе показалась встревоженная Ковальски, следом влетел растрепанный Кузька, а Дюша замер на пороге, загородив любопытному Копытину проход.

— Что у вас здесь происходит?

— Ничего особенного, — поспешил я успокоить Агнешку, — мы тут просто в игры играем… Да, Марин?

— Вопрос-ответ, — подтвердила девушка.

Агнешка явно не поверила моим словам, да я и сам, признаться, не поверил бы, с учетом сложившейся ситуации.

— Марин, с тобой точно все в порядке?

— В полном, — подтвердила та. — Никита может быть любезным молодым человеком, если сильно постарается.

С какого перепуга мне быть с тобою любезным, стерва ты конченая?

С языка готово было сорваться крепкое словцо, но тут из зала раздался звон разбитой посуды. Народ замер от неожиданности, а я посмотрел в окно. Побеги лианы мешали разглядеть подробности случившегося. Яркие полоски света, фигура Пашки, озадаченно чешущего затылок.

— Опаньки, — выдал задумчивое Дюшес. — Синица, а те влетит за разбитый сервиз?

Незваные гости разошлись в третьем часу ночи. По итогам посиделок мне досталось куча мусора, завалы из грязной посуды, и травмированный Паштет.

Как Бурмистров умудрился покалечиться? Все случилось в тот самый момент, когда мы с Володиной оказались наедине и я, какого-то хрена не сдержавшись, заорал.

Гости повскакивали со своих мест, кинулись на балкон. Встревоженный возникшей суетой Пашка ломанулся следом, но не рассчитал сил, изрядно подорванных алкоголем, и упал. Полежал, подумал, а когда стал подниматься, то зацепил затылком столешницу. Вследствие чего чайный сервиз не досчитался двух чашек и одного блюдца.

Пока мы на пару с Кузькой ползали по полу и собирали осколки, Пашку подвергли процедуре досмотра.

— Больно, — жаловался Бурмистров окружившим его девушкам.

— Поделом тебе, меньше пить будешь, — заключила Ковальски, изучив голову страдальца. Кроме набухшей шишки ничего обнаружить не удалось. Пашка еще пострадал для порядка, но сообразив, что ругать его никто не собирается, вернулся к столу.

Потом гости еще долго собирались, раза три выпили «на посошок» и по очереди принялись бегать в туалет, чтобы в дороге не приспичило. Ага, как будто до дома ехать три часа. До Пашки вообще пешком дойти можно, да и остальные жили в пределах десяти минут на такси.

На прощанье Агнешка отвела меня в сторону и, строго посмотрев, спросила:

— Что между вами произошло?

— Говорю же, играли.

— Ох, гляди у меня Синицын. Узнаю, что Маринку обижал, лично по голове настучу.

А то, что она меня обижала, это как бы не считается, да?

Проводив гостей, я долго не ложился спать: мыл посуду и размышлял о всей той катавасии, что затеяла Володина. То, что она своей игрой планировала вывести из равновесия, и ежу понятно. Результат был достигнут, Никита Синицын в очередной раз сорвался. Но тогда почему спектакль закончился на самом интересном месте? Почему Мариночка не пустила слезу, не стала изображать жертву?