Жар под золой

Фрау Швингхаммер я лишь мельком видел на выпускном вечере Клаудии; эта дородная женщина с веселыми глазами тепло поздоровалась и без всяких церемоний подсела к нам, словно мы с давних пор были здесь желанными гостями.

Она уже знала о причине нашего прихода. Хелен до этого с ней созвонилась, и нас пригласили, чтобы еще раз поговорить об исчезновении Клаудии. «Нам, родителям, — как выразилась хозяйка дома, — с глазу на глаз разговаривается куда приятнее, чем по телефону, телефон — это чересчур официально».

Однако то, о чем мы говорили, было уже сказано либо могло быть сказано и по телефону. Появившийся на террасе Рупперт своей шумной учтивостью испортил нашу идиллию, мне даже стало как-то неловко. Он сказал, что совершенно ничего не знал о замысле Клаудии, что сам ошеломлен этим, что ни о чем подобном даже не подозревал, что хотя отношения у них с Клаудией были и дружеские, но не такие уж тесные; после окончания гимназии они встречались всего лишь три раза: один раз, случайно, в центре Дортмунда, потом у нас, на Мариенкефервег, и, наконец, у Сузи, на ее дне рождения, но он ушел оттуда раньше, так как ребята стали нюхать и курить наркотики, а в такие дела он втягиваться не желает. Потом, правда, они с Клаудией несколько раз перезванивались, но ни по голосу ее, ни по характеру разговора он ничего необычного не почувствовал: она была такой, как всегда, ровной, приветливой и вроде всем довольной, несмотря на неудачу в Кёльне. Иногда случалось, она высказывала политические взгляды, которых он не разделял. Но вообще она держится замкнуто и, если не хочет продолжать разговор, просто умолкает.

Мы уже сидели больше часа, когда приехал Швингхаммер-старший. Он весело поздоровался с нами, похлопал меня по плечу и сказал:

— Вот так, родишь, растишь детей, а они без объяснений удирают. Ну и времена, ну и времена. Чем, спрашиваю, мы заслужили это, господин Штайнгрубер?

Он медленно, не отрываясь, выпил большой бокал джина с тоником, до краев наполненный льдом. Горничная двигалась бесшумно и всегда оказывалась там, где надо.

Мне уже захотелось откланяться, но Хелен, кажется, не торопилась. Я боялся, что фрау Швингхаммер пригласит нас ужинать, если мы задержимся, но тут она принялась с гордостью рассказывать, как им удалось, хотя и не совсем прямым путем, раздобыть для Рупперта вакансию в западноберлинском вузе.

Она сказала «раздобыть» — слово, которое Хелен употребляла, когда ей удавалось приобрести что-нибудь по дешевке на распродаже товаров в конце сезона.

Мне хотелось сказать: «Пойдем, Хелен». Но я не сдвинулся с места, я вдруг почувствовал расположение к этим людям, хотя не смог бы определить, почему они мне симпатичны. Пока шла оживленная беседа, я вообразил, будто Швингхаммер — мой босс. Я представил, как он идет по заводским цехам, кивает каждому рабочему, с каждым он на «ты», каждый может обратиться к нему со своими «болячками», ему даже нравится обременять себя заботами о своих рабочих.

— Вы ведь были безработным, господин Штайнгрубер? — обратился ко мне хозяин дома. — А сейчас?

— Сейчас я могильщик, — ответил я громче, нежели хотелось бы, и вдруг почувствовал, что даже горжусь этим.

Он весело взглянул на меня:

— Достойная профессия, прямо скажем — достойнейшая. Вот где тебе изо дня в день напоминают о смерти и, главное, о том, что в царство небесное ничего с собой не возьмешь. Знаете, зло нашего времени в том, что люди перестали задумываться о смерти. Я вот часто говорю жене: сейчас живут так, словно впереди вечная жизнь, все покупают, приобретают, будто царство небесное уже наступило здесь, на земле. В детстве мне приходилось с матерью бывать в морге, и мать, показывая на покойников, говорила: «Гляди, мой мальчик, в конце все мы будем лежать так, и богатые, и бедные». Знаете, господин Штайнгрубер, я человек, далекий от религии, но в смерть я верую, отношусь к ней с почтением.

Нас действительно пригласили ужинать. Но тут Хелен неожиданно заторопилась. Она быстро поднялась, одернула платье и выпалила:

— Ах, совсем забыла, у нас сегодня еще конференция в библиотеке, мне обязательно надо там быть, господи, уже так поздно!

Фрау в проводила нас к машине. Взяв Хелен под руку, она внушала ей:

— Не тревожьтесь, фрау Штайнгрубер, у молодежи в этом возрасте порой возникает тяга к странствиям, они стремятся вырваться из дому, мы это в юности тоже пережили, но в те времена нельзя было удрать просто так. Ничего страшного не случится, все девушки сейчас принимают таблетки. Через две-три недельки она явится домой загорелая, и скажет: «Привет, а вот и я! Дайте что-нибудь поесть, да побольше, я голодная как волк!»

Сидя в машине, я сказал:

— А они очень славные люди.

— Отвратительные, — возразила Хелен и, помолчав, объяснила: — Ты слышал, как он заявил: «...покупают, приобретают...» Ему легко говорить, для него покупали и приобретали другие, и, скорее всего, он получил все готовенькое, тут, конечно, легко рассуждать о высоких материях... отвратительно.