Жар под золой

Настроение у нас было далеко не праздничное, потому что после открытки из Ниццы мы ничего не знали о Клаудии, если не считать того случая, о котором рассказал нам Франк.

В тот же день мы с Хелен, не сговариваясъ, пошли гулять в сторону кладбища. Перед чугунной калиткой — главный вход на праздники запирали — мы повернули обратно. Мне было приятно снова, как прежде, погулять с Хелен.

На обратном пути я взял курс на пивную Паяца.

— Только не сегодня, Лотар, завтра — пожалуйста, а сегодня не оставляй меня одну.

Возвращаясь с далекой прогулки, мы остановились перед домом Пфайферши.

На голубой елке, которую я сам же и сажал, когда кто-то подарил ее Пфайферше, горели электрические свечи, Габи и старуха, держась за руки, пели перед освещенным деревом:

— О елочка, о елочка!

Мы оба, Хелен и я, с трудом удержались от смеха. Войдя в переднюю, я увидел на полу телеграмму, которая упала в щель для писем. Я поднял телеграмму, покачал на ладони и торопливо вскрыл: «Счастливых праздников тчк Клаудия».

Отправлена телеграмма была из Парижа.

Хелен взяла телеграмму у меня из рук, а я сказал:

— Хоть тысячу раз читай, слов не прибавится.

* * *

— В нашем городе что-то происходит, — сказал Франк.

— Что? — спросил я.

За окном буря дергала крыши и ставни, а на двери у Франка раскачивалась на шарнирах крышка от почтового ящика.

Я пришел к Франку, чтобы пригласить его встречать с нами Новый год — мы с Хелен единодушно решили не бросать Франка одного в квартире, где, между прочим, уже ничто не напоминало о том, какая тут была грязь всего несколько дней назад: теперь здесь царила тягостная чистота, все было расставлено по местам, а в кухонную мебель можно было глядеться, как в зеркало.

— У тебя что, новая любовь? — спросил я, указывая на свежевыстиранные гардины.

— В нашем городе что-то происходит, — загадочно повторил Франк, пуская кольца синего дыма из сигары и одновременно поглядывая на чистые гардины. Он достал из холодильника две бутылки пива и бутылку водки, открыл пиво, налил водку в рюмки: — С Новым годом, Лотар, — и чокнулся со мной.

Мы быстро опрокинули свои рюмки, я даже передернулся, такой противной показалась мне водка, и погрузились в молчание. После третьей рюмки Франк еще раз изрек:

— В нашем городе что-то происходит. Понимаешь, Лотар, они называют себя Обществом нравственного обновления Германии. Название красивое. Чего нельзя сказать про общество. Ты о нем слышал или ты, кроме своего кладбища, ничего больше знать не желаешь? Может, ты уже сам зарыт в землю?

— Я все слышал. И даже лично знаком с одним из них... А что тебя так беспокоит? Политических утопистов во все времена было и будет навалом.

— Что меня беспокоит? Меня беспокоит, в частности, твой вопрос: что тебя беспокоит? То же самое спрашивают мои товарищи по партии, когда я с ними об этом толкую, и сами же отвечают: дураков не стоит принимать всерьез.

— Ну так ты придешь к нам сегодня вечером? — спросил я и встал.

— Можешь не опасаться, что я приду пьяный, я буду трезвый как стеклышко, так и передай Хелен.

У дверей он задержал меня.

— Лотар, у меня есть план, если выгорит, можешь считать, что Северный поселок спасен. Я расскажу тебе обо всем подробно, когда буду знать больше, чем сейчас, а пока я знаю недостаточно, и все это в основном догадки.

На улице меня подхватил ветер. Я собирался еще зайти к Пфайферше, чтобы пригласить к нам и Габи. А вдруг они помирятся — ведь праздники настраивают на мирный лад. На голубой ели в саду у Пфайферши с самого рождества круглосуточно горели свечи; учитывая феноменальную скупость старухи, это было более чем странно.

Франк явился трезвый, как и обещал. С легким поклоном он вручил Хелен букет белых гвоздик. Мы пили земляничный крюшон, который я приготовил еще днем, и без интереса смотрели какое-то ревю по телевизору, пока Хелен его не выключила со словами:

— Просто наглость — делать такие передачи. Они думают, раз они сами малограмотные, значит, у них и зрители такие же.

Буря стихла так же неожиданно, как и началась.

В полночь небо над нашим поселком расцвело всеми цветами радуги, ракеты взлетали в небо и многокрасочными елками спускались на землю.

— Как в войну, только не так торжественно, — сказал Франк и засмеялся. Неожиданный звонок испугал нас. Хелен пошла открывать, и в комнате тотчас возникли Габи и Пфайферша. Вокруг шеи у них обвивались ленты серпантина, а волосы были усыпаны пестрыми кружочками конфетти, которые струей потекли на ковер.

Обе женщины были под хмельком. Габи обняла Франка и пожелала ему счастья в новом году, и Хелен не могла не предложить гостьям по бокалу крюшона. На старухе было голубое шелковое платье, которое явно знавало лучшие времена, на Габи — клетчатая юбка и травянисто-зеленый пуловер. Обе уселись на диван, словно это было в порядке вещей.

Впрочем, Габи тотчас вскочила и по собственному почину налила себе полный бокал крюшона. Франк встал и взял бокал у нее из рук со словами:

— Веди себя прилично, ты пьяна.