Жар под золой

— Может, вы сегодня вечером заглянете ко мне и расскажете все по порядку, надеюсь, вам ясно, что за свой проступок вы вполне можете угодить в тюрьму... Втайне от меня, знаете, по-моему, это не слишком-то порядочно с вашей стороны. — И тоном, не допускающим возражений, он закончил: — Вы вольны думать об этом все, что вам угодно, но покой усопших не должен быть здесь ничем потревожен. Вы можете и обо мне думать все, что вам угодно, но такова моя вера, и, если вам это кажется смешным, учтите: вас никто здесь не держит. Надеюсь, я выразил свою мысль достаточно ясно.

И он покинул меня.

Будка у меня стояла нетопленая, но зато мне навстречу хлынул теплой волной аромат кофе.

— Лотар, а ты знаешь, ведь за то, что мы сделали, сажают, — заявил Бюлер таким тоном, будто разговор шел о погоде или счастливых цифрах в лото.

— Перестань. Да перестань же ты наконец! — взвился я. — Мне и пастор минуту назад сказал то же самое. Катись отсюда, ступай в проповедники. Мне ты надоел. Видеть тебя больше не желаю.

— Бедный, бедный Лотар, — сказал Бюлер, а затем сделал то, чего никогда при мне не делал: он высморкался. Высморкался обстоятельно и солидно. Да еще чихнул без зазрения совести. — Ты чего говоришь, Лотар? Чтоб я перестал? Какое там перестать, когда сейчас только все и начинается... Можешь рассчитывать на меня.

* * *

Четыре года назад, выйдя на пенсию, Баушульте купил в нашем квартале дом с большим земельным участком, позади дома выстроил стеклянную теплицу в тридцать метров длиной и начал разводить орхидеи и другие редкие цветы.

Потом уже совсем случайно я узнал, что среди специалистов Баушульте считается великим умельцем по выращиванию экзотических растений и что ему удалось несколько скрещиваний, которые в кругу знатоков считались невозможными.

Еще когда я состоял в партии, он на собраниях садился рядом со мной и рисовал человечков на листе бумаги. Как-то, когда я с удивлением разглядывал его каракули, он объяснил мне, что рисование помогает ему сосредоточиться. В «Липе» он никогда не выпивал больше трех стаканов пива, даже если попадал в развеселую компанию и его заставляли пировать до утра. Многие его высмеивали, многие ненавидели.

Большой светло-коричневый лабрадор Баушульте лежал перед дверью теплицы, мне пришлось перешагнуть через него, потому что встать он не пожелал.

Баушульге возбужденно замахал руками, чтобы я поскорей закрыл дверь: он как раз высаживал рассаду. Потом он крикнул мне:

— Давай выкладывай! Уж верно, у тебя есть что-то на сердце, раз ты заявился ко мне в тропики.

— Долго рассказывать, — ответил я и уселся на опрокинутый ящик.

— А ты все-таки расскажи, цветы могут и подождать.

Я постарался по возможности сжато рассказать все с самого начала. При этом Баушульте не переставал любовно возиться со своими цветочками, время от времени он вытирал перепачканные в земле руки о длинный синий фартук.

Затем он чуть отступил назад и удовлетворенно поглядел на свою работу.

— Ишь ты каким сыщиком заделался, но теперь нам все это надо доказать. Пусть даже тебе известно, что́ там спрятано, все равно это еще ничего не значит... или значит очень немного... Да, вот, кстати, мы, помнится, ловили одного убийцу, впоследствии выяснилось, что он был наемный убийца; это случилось не здесь, а в Херне, мы шли за ним буквально по пятам, а на кладбище он вдруг исчез у нас из-под самого носа, словно сквозь землю провалился. И как ты думаешь, где мы его нашли? В мертвецкой, в открытом гробу, под белым кружевным покрывалом, наружу, выглядывали только ноги. Лежал себе как самый взаправдашний покойник... Но мне бросилось в глаза, что ботинки грязные. Скажи на милость, кто это у нас, в Германии, положит покойника в гроб в грязных ботинках?..

— Не рассказывай мне сейчас про свои успехи, Баушульте, ты не ослышался, я и впрямь заделалея сыщиком и к тебе пришел, потому что всю свою жизнь ты только и знал, что выслеживать людей...

— Хорошо сказано: выслеживать... Лотар, ты, пожалуйста, не воображай, будто полиция слепа на оба глаза, видеть-то она все видит, я хочу сказать — в твоем случае, но без сноровки, без доказательств, из одних предположений дела не построить, а там, где ничего нет, там и король не поможет... но вообще-то я с тобой согласен, они не дураки... эти люди... Скажи-ка, ты часом не получал каких-нибудь известий от своей дочери?.. Это я просто так спросил, это к делу не относится, вспомнилось и спросил, потому что ты всегда отмалчиваешься, когда речь заходит о твоей дочери... — Баушульте погладил лабрадора, который лизал его руку. Потом он набил трубку и хотел было поднести ее ко рту, но спохватился и сунул трубку в большой карман своего фартука. Здесь курить не полагалось: цветы очень чувствительны, а для Баушульте они вообще святыня. Он откинулся на батарею и с довольным видом оглядел свои посадки, поглаживая при этом собаку, которая издавала какие-то странные звуки.