Жар под золой

— А скажи-ка, Бюлер, вот если ты, к примеру, вдруг обнаружишь, что одна могильная плита сдвинута, да вдобавок вытащишь из склепа лестницу, как ты тогда поступишь? Ну чего уставился? Отвечай.

С раздражающей меня медлительностью он дожевал свой табак и точно послал плевок в цель, на дорожку.

— Лестницу? Вроде той, что ты принес? Халтурщики ее делали, доложу я тебе. Перекладины на гвоздиках, тут немудрено и шею сломать. Нет, я не оставлял в склепе лестницу, когда прятал тех троих, чтобы они не разгуливали ночью по кладбищу... Знаешь, Лотар, если кто опускает в склеп лестницу даже такой вот халтурной работы, тот, стало быть, хочет что-то забрать или что-то принести... Брать там нечего, значит — принести... Так, так, стало быть, ты вытащил лестницу из этого склепа, так, так... Надо поглядеть.

— Спуститься туда? — спросил я.

— Нет, можешь просто лампой посветить, если сумеешь еще отодвинуть плиту, — буркнул он, и мне вдруг показалось, что старик надо мной смеется.

— Только не сегодня, в другой раз, — сказал я.

— Нехорошо откладывать, ты уж поверь мне, Лотар. Может, завтра этого здесь больше не будет.

— Чего не будет? — спросил я. Мне стало как-то не по себе, и я бы с удовольствием прикрикнул на старика, до того он меня разозлил.

— Этого самого, — ответил он спокойно и указал на склеп.

— Завтра, Бюлер, завтра наверняка посмотрим.

— Лотар, да что с тобой творится? С чего это ты наложил в штаны? Те, которые внизу, никого больше не съедят, их самих уже давным-давно съели.

— А мне все равно не по себе, — ответил я с каким-то неприятным чувством.

— Лотар! Да ты что?.. Испугался? Вначале у всех бывает такое чувство, словно желудок сжимается, я по себе знаю...

— Нет, нет, совсем не так, как ты думаешь, — ответил я, — уж скорей я боюсь того, что мы можем там найти.

— А что мы можем там найти? — спросил он.

— Видишь ли, Бюлер, точно я этого не знаю.

* * *

Зайдя однажды к Франку на кухню, я прямо остолбенел — до того она вся заросла грязью. Огрызки, сало и жирная копоть покрывали плиту, в обеих раковинах мойки горой громоздилась немытая посуда, в спертом воздухе пахло отбросами, окна тоже давным-давно не протирались. И ко всему до тошноты разило окурками.

— Ты можешь спокойно снять гардины, — сказал я Франку, — все равно через твои окна скоро ничего не будет видно... Поискал бы хоть уборщицу.

— Вот вернется Габи и все приберет, она наверняка вернется, когда старая ведьма отдаст концы, а этого уже недолго ждать.

Франк был в отличном расположении духа, напевал, насвистывал, он сдвинул грязную посуду на дальний конец кухонного стола и расстелил перед собой карту.

— Я все обмозговал насчет поселка и все досконально обдумал... Мы вручим городу свою резолюцию. Очень важно и тактически верно, чтобы против сноса выступила именно наша местная группа, ведь поселок-то наш.

— В этом ты весь: за чужие дела берешься с милой душой, а в личных шею ломаешь. Но кто не может управиться с личными делами, тому нечего браться за общественные... Советую тебе подумать об этом.

Он оторвал взгляд от плана и удивленно посмотрел на меня.

— Скажи-ка, Лотар, ты чего сюда пожаловал... меня заводить, что ли?

— Франк, послушай меня: выкати из гаража свою машину и поезжай на кладбище. А я махну на велосипеде к Бюлеру и вместе со стариком приеду туда же... Мы спустимся в один склеп... Да не пялься ты так, ты все правильно расслышал...

Он долго молча смотрел на меня, потом смахнул со стола план города.

— Ну так чего ты ждешь? — спросил он.

Садясь на велосипед, я услышал, как Франк заводит машину.

На звонок Бюлер открыл с такой поспешностью, словно дожидался моего звонка под дверью, и, прежде чем я успел вымолвить хоть слово, накинул куртку и последовал за мной на своем велосипеде. Он так налегал на педали, что мне, да еще против ветра, было нелегко за ним угнаться.

Возле маленькой чугунной калитки рядом с главным входом мы спрыгнули на землю и отвели велосипеды в будку. Подъехал Франк, и я сказал Бюллеру:

— Франк тоже с нами.

— А мне-то что? Болтал бы ты поменьше, — ответил старик.

Суббота выдалась холодная и сырая, и на кладбище было пустынно. Я люблю приходить на кладбище, когда знаю, что по его дорожкам не снуют многочисленные посетители. А иногда мне приятно сознавать, что я вообще здесь один-одинешенек: в такие минуты кажется, будто здесь все мое — и покойники, и камни, и самшитовые изгороди, и кладбищенская стена. Я не один раз собирался подсчитать, сколько кирпича пошло на эту стену. Из него, пожалуй, можно бы выстроить немало жилых домов.

Я нес кирку и лом, а Бюлер — газовый фонарь, и мы все трое не обменялись до могилы ни единым словом. Только завидев однорукого ангела, Франк не удержался от богохульства:

— Будь это не ангел, а человек, ему можно бы запросто пришить руку.

— Заткнись, — яростно прошипел Бюлер.

Бюлер работал споро и бесшумно — сказывался многолетний опыт. Сперва он отделил от камня самшит и плющ, затем приставил лом к пазу, а я вмешивался, только когда он дергал подбородком либо подавал мне знак каким-нибудь другим способом.