— Франк, выступи в защиту Северного поселка, — сказала Хелен, — не бойся, иди против муниципалитета, против некоторых товарищей по партии. На территории поселка собираются возводить многоэтажные дома, как ты знаешь, теперь у тебя есть кусочек власти, маленький кусочек, но иногда и его хватает.
— Против муниципалитета? — рассеянно спросил Франк. — Как вы себе это представляете?
— Напомнить тебе, что ты говорил перед выборами? — Я наклонился вперед и пристально посмотрел на него. — Если боишься, могу сделать почин, а ты поддержишь. Я сейчас могильщик на церковном кладбище, пользуюсь доверием, вожу знакомство со священниками, даже с таким, который носит бакенбарды... Короче, я вне подозрений. Понимаешь?
Франк тяжело поднялся, медленно подошел к окну и забарабанил по стеклу всеми десятью пальцами. Потом обернулся и громко сказал:
— Я видел Клаудию. — И, не дожидаясь, пока мы опомнимся, начал рассказывать: — Это было в пятницу, во второй половине дня. Доставил я груз на Саарландштрассе, пятый этаж, груз в картонной коробке, не тяжелый, но нести неудобно, лифта нет, чертыхаюсь и тащу наверх. Дверь открыла девушка, примерно в возрасте Клаудии, ну лет двадцати, сейчас у них не разберешь, сколько им, подписывает она мне накладную, а я смотрю в коридор, вижу, в глубине открылась дверь, из комнаты вышла другая девушка и спросила: «Кто звонил?» Я как услышал голос, обомлел, хотел сказать: «Здравствуй, Клаудия», но сдержался. Я убежден, что Клаудия меня узнала, наверняка узнала. Только у нее теперь другая прическа, короткая. Не знаю, заметила ли она, что я ее узнал. Она вернулась в комнату, я взял подписанную накладную и пошел вниз по лестнице, хотелось скатиться кубарем, но я шел спокойно... Вот так это было. Решил рассказать, чтобы потом не говорили, что я что-то скрыл от вас.
Жена медленно поднялась и, приблизившись к Франку, взяла его за руки:
— Франк, милый, повтори это еще раз, пожалуйста.
Отстранив Хелен, он направился к двери и по пути сунул мне бумажку:
— Вот, я записал адрес: Саарландштрассе... Теперь дело за тобой, Лотар.
Жена, опершись на подоконник, смотрела в сад. Она тяжело дышала. Я обнял ее за плечи.
— Поехали на Саарландитрассе, Франк дал мне адрес.
Она теребила носовой платок. Это всегда было у нее признаком сильного волнения.
— Нет, Лотар, — твердо сказала она. — Не поедем. Я больше не могу бегать за кем-то, кого нет, как тогда на похоронах Сузи... Я ее мать, и такого отношения к себе не заслужила... Мы ищем ее повсюду, беспокоим людей своими проблемами, гадаем, предполагаем, подозреваем... Почему бы нам не поискать в собственном доме, в комнате Клаудии? Перевернем там все вверх дном, ее комната не запретная же зона, в конце концов. Это наш дом. Пошли!
Выбежав из гостиной, она бросилась вверх по лестнице и отперла дверь в комнату дочери. Скрепя сердце я последовал за ней. Мы стояли у порога, не решаясь переступить его.
— Ну, чего ждать, начнем, Лотар! — энергично воскликнула жена.
Она открыла все ящики стола и платяной шкаф. Я лишь наблюдал за ней. Мне было как-то неловко, я чувствовал себя вором, пробравшимся в чужую квартиру.
Жена с трудом стала вытаскивать из шкафа большую картонную коробку. Прежде я полагал, что дочь складывала туда старые ноты. Хелен крикнула: «Да помоги же мне!» — и, не удержав коробку, уронила ее на пол рядом с пианино. Из коробки высыпались значки, флажки, вымпелы, кресты, эмблемы и прочая мишура коричневых времен — все, чем пыжилось коричневое прошлое.
Опомнившись от испуга, мы опустились на колени и с изумлением смотрели на этот хлам.
— Господи, — повторяла жена, — за что же такое? Лотар, ну скажи что-нибудь, может, нам это приснилось?
Но вот я снова увидел прежнюю Хелен — бодрую, энергичную; она сбежала по лестнице в подвал и через минуту вернулась со старым бумажным мешком из-под цемента. Я помог ей собрать весь хлам.
— И на барахло из жести и тряпок она тратила уйму денег, — возмущалась Хелен. — Лотар, меня тошнит от этой дряни и от собственной дочери.
Когда час спустя я уселся к телевизору посмотреть «Новости», в комнате Клаудии загудел пылесос.
Часть II
КТО РАЗОЖЖЕТ КОСТЕР?
Пфайферша вышла из своей крепости.
Но с чего это обеих женщин вдруг занесло на кладбище? Пфайферша уже давным-давно не выходит со двора, и на могиле у своего мужа она тоже не бывает. Да и незачем ей бывать: на белой гранитной раме лежит выпуклая гранитная плита с надписью «Георг Пфайфер».
Ни года рождения, ни года смерти.
Дождь отмывал выпуклую поверхность дочиста. Бюлер ее протирал, потом — преемник Бюлера и, наконец, я, когда она, бывало, испачкается.
Я стоял за высоким могильным камнем и глядел на обеих женщин. Габи вела Пфайфершу под руку и стрекотала без умолку.
Что им здесь понадобилось? Вот уже три недели я не заглядывал к Пфайферше и не знал, что происходит за стенами ее дома. На старухе была кроличья шубка, на Габи голубое вельветовое пальто со стоячим воротником.