Жар-птица

Красный, надутый, как индюк, Темлянкин бегал из одного взвода в другой, переворачивал постели, отыскивая листовки. Не найдя ничего, он исчез в канцелярии.

Прошло больше недели после ареста Рамодина. Ему удалось передать мне записку, которую я показал Завалишину.

«Доказательств против меня нет, — говорилось в ней. — Есть какой-то лжесвидетель — кто-то из жандармов. Говорит будто солдаты рассказывали ему, как я раздавал листовки. Наверное, повезут меня в округ».

10 февраля 1917 года прапорщик Брюнеткин со страхом и трепетом прочитал утром в ротной канцелярии приказ командующего военным округом генерала Сандецкого, что младший офицер 180-го запасного стрелкового полка Михаил Григорьевич Рамодин «за преступную агитацию среди нижних чинов» разжалован в рядовые и отдан под суд военного трибунала.

— Да, дела, — вздохнул Брюнеткин, вытирая лысую вспотевшую голову.

— А тебе жалко? — ехидно спросил Темлянкин.

— Так скоро и до меня доберутся...

Темлянкин скрипуче засмеялся:

— А ты рапорт заблаговременно подай: доношу, мол, что сего числа я обалдел...

Темлянкин опять залился мелким смехом.

— Эх ты, офицер российской армии, — продолжал он, — тебе бы на левом клиросе петь, а не в армии служить.

— Да, хорошо вам смеяться, — оправдывался Брюнеткин. — Вы в университете учились, отец у вас полковник, есть кому заступиться, а я что — без роду, без племени, меня каждый может оговорить.

— Ничего, ничего, — покровительственно похлопал Темлянкин Брюнеткина по плечу, — ты безобидный малый. Не бойся, тебя не разжалуют. Таких начальство любит.

А Неплюев все искал свидетелей против Рамодина. Он где-то пронюхал, что солдаты рамодинского взвода конвоировали дезертиров и вели с ними вольный разговор. Зря, дескать, они страдают, что скоро, мол, будет конец господскому насилию и офицерскому беззаконию, начальство будет выборное, от народа. Неплюев взялся за солдат и дезертиров. Но и те и другие, будто сговорившись, отвечали одно и то же: знать не знаем, ведать не ведаем.

Глава пятая

1

События нарастали стремительно. До Немыйска давно уже стали доходить слухи, что в Петрограде и Москве, на фабриках и заводах, идут стачки и забастовки. Народ вышел на улицу, требует хлеба и немедленного заключения мира. Полиция пытается разгонять, но безуспешно: вызванные на помощь солдаты стреляют не в рабочих, а в городовых.

Все жадно прислушивались к этим слухам. Потом заговорили, что царь отрекся от престола. Почта, телеграф, газеты, не привыкшие к таким новостям, вдруг сразу онемели. Солдаты собирались кучками, горячо обсуждая услышанное, и при появлении офицеров уже не расходились. Да и офицеры старались, в свою очередь, пройти мимо солдат как-нибудь незаметнее.

В конце февраля, вечером, Завалишин и писарь из штаба Ушаков, который печатал листовки, пришли ко мне, чтобы обсудить последние события и наметить общую линию действий. Явилось и несколько солдат из разных рот.

— Вопрос один, — сказал Ушаков, — как нам быть? Ведь если в Москве и Петрограде революция, так мы должны тоже что-то делать.

Кто-то осторожно спросил:

— А если слухи окажутся ложными, а мы здесь устроим тарарам? Тогда что?

— Эка испугался, — сурово произнес солдат Антипов. — Мы не одни. В каждом городе солдаты. Мы встанем и там встанут — поди-ка подави!

— Выступать надо, товарищи, вот что, — твердо сказал Завалишин. — Если мы будем медлить, солдаты завтра сами с винтовками выйдут на улицу...

— Правильно, правильно! — закричали вокруг.

— Людьми надо руководить, — продолжал Завалишин. — Организовать их надо. Вот мой план... слушайте!

И Антон подробно рассказал, что должны мы делать завтра. Все согласились.

На следующий день я должен был сменить Брюнеткина с дежурства по полку. Обычно старый и новый дежурные после развода являлись к командиру полка, докладывая, что один сдал, а другой принял дежурство. Вместо этого я отобрал из караула четырех вооруженных солдат с Антиповым во главе и приказал им конвоировать командира полка на гауптвахту.

— Есть конвоировать! — молодцевато ответил Антипов.

Солдаты переглянулись. Я приказал им идти за мной.

— А за это не разжалуют? — опасливо спросил Брюнеткин.

— Непременно разжалуют, — улыбнулся я.

— Ну и черт с ними, — словно обрадовавшись чему-то, сказал Брюнеткин, посмотрел на солдат. — Пускай. Довольно я натерпелся. Не боюсь теперь никого... — И он ухарски поправил папаху.

Мы вошли к полковнику в кабинет. Полковник встал, приготовившись выслушать рапорт.

— Господин полковник, — проговорил Брюнеткин, задыхаясь от страха, — вы арестованы. Прошу сдать оружие...

Полковник молчал, исподлобья поглядывая то на меня, то на Брюнеткина.

— А кто вы такие? Кто вас уполномочил? — спросил он после небольшой паузы, стараясь внешне быть спокойным.

— Мы не обязаны вам отвечать! — твердо произнес я.

— И вообще... арестованным разговоры не положены, — добавил Антипов, снимая с полковника туго затянутый на животе широкий ремень.