— У меня все то же: служба, армия. Сначала тихо у нас было, все думали да гадали, не знали, как и откуда начинать, но вот приехал Антон...
— Завалишин?
— Ну да! И дело пошло. По-настоящему пошло!
Я рассказал, как у нас проходила Февральская революция, какие события произошли в полку, как арестовали командира полка.
— Молодец Антон, молодец! Это же опытный человек. Так ты говоришь, он там остался? Ну что же, это неплохо. Смотрю я, здорово все выросли, ей-богу. Выпрямляется народ.
— А война-то вот продолжается, — сожалею я. — Даже революция не помогла.
— Это не та революция. Это были цветики, красные бантики, и вообще не наш праздник. Наш праздник еще придет. Ведь Ленин приехал, слыхал небось? А уж он знает, как дело вести. Тезисы его читал?
— Да нет, где же!
— Ну ничего, я вам подберу литературу, солдаты довольны будут.
Вошла Маша и очень удивилась, что я разговариваю как ни в чем не бывало.
— У него же температура тридцать девять и три... Ну чего ты встал c постели?
— Пропотел, все прошло.
— Не верю, дай поставлю градусник.
Градусник показал тридцать шесть и шесть.
— Это значит, у тебя малярия, — заключила Маша, — Постой, где-то у меня хина есть, — сказал Георгий Петрович. — Сейчас мы эту самую малярию угостим...
Я принял хины и продолжал разговор с Георгием Петровичем.
— Слушай, дружище, — улыбнулся он, — а ведь мы с тобой теперь, выходит, родня.
— Ну да... родня, конечно.
— А какого же черта ты меня на «вы» величаешь? По возрасту мы, наверно, не очень уж различаемся? Тебе сколько?
— Двадцать два.
— Ну а мне двадцать восемь. Велика разница. Когда же вы поженились?
— Прошлой весной.
— И свадьба была?
— Нет, не успели.
— А, не успели, так вот мы сейчас устроим. И гостей пригласим.
— Да ты что! — испугалась Маша. — У нас нет ничего. Ничего не готово...
— Все будет готово. Закажем обед, пива, гости будут пить и кричать «горько»! И я буду кричать. А как же?! Что мы — не русские люди, что ли? Жениться и свадьбы не сыграть?.. Это все от вольнодумства, — засмеялся он. — Не слушаете нас, стариков, вот и получается все как-то боком. Нет, нет, так нельзя. Ну, свадьба не свадьба, а сегодняшнюю встречу отметить надо.
— Вот это не так уж страшно, — улыбнулась Маша. — Обед у меня готов, садитесь.
Маша стала собирать на стол, а мы с Георгием Петровичем сидели и гадали, какой же родней мы приходимся друг другу. Перебирали и свояков и шуринов — ничего не подходило. А когда трудно бывает разобраться в родне, тогда говорят одно замечательное русское слово, и все становится ясным — сват!
— Ну конечно же мы сватья!..
Когда пообедали и поблагодарили молодую хозяйку, Георгий Петрович стал одеваться.
— Ты, конечно, у нас будешь, — сказал он. — Я не прощаюсь поэтому. Но вы, друзья мои, не думайте, что так легко от меня отделаетесь, — нет, свадьбу все равно заставлю сыграть, пир горой остается за вами.
Взявшись за руки, мы с Машей низко кланялись Георгию Петровичу и весело смеялись...
Глава шестая
1
Приехали мы в Румынию в ту счастливую весеннюю пору, когда природа, проснувшись после долгой зимы, и на севере расцветает пышно и дружно. Но то, что мы увидели здесь, на берегу Дуная, трудно описать... Справа, за широкой лесной долиной, виднелись синие Карпатские горы, слева, за Дунаем, — Добруджа. Дунай — удивительная река. За время войны судоходство и рыболовство на ней замерло, и столько в воде и на берегу расплодилось разной живности — птицы, рыбы, зверя и всякой другой твари — все кишмя кишело на островках и в тихих заводях. Все время над рекой слышалась какая-то меланхолическая мелодия — словно колокольчики в вышине звенят. Это напоминало мне родную Шешму. Когда весной, бывало, пойдешь в урему, то там услышишь проникающий до сердца звон: это в кустах пасутся коровы и лошади, которым на шею повесили колокольчики и бубенчики, чтобы легче было найти скотину в зарослях черемухи и черной смородины. По берегам Дуная стоят города и села, а между ними виноградники, и такое множество белых, желтых и красных роз, как на Кавказе, и так же воздух пахуч и ароматен от множества цветов.