Зал постепенно наполнялся людьми. Я по-прежнему не смотрел, только слушал. Из оркестровой ямы доносились разрозненные звуки настраиваемых инструментов.
Меня затопило предвкушение. Люблю эти последние мгновения перед началом спектакля.
Глаза я открыл, только услышав чарующие звуки скрипки. Я ждал этого вечера несколько месяцев и теперь предвкушал наслаждение.
Но всё почему-то пошло не так. Что-то не давало мне покоя. Какое-то неопределённое чувство зудело у меня в груди, бродило по коже, вызывая беспокойство.
Прежнее благодушное, расслабленное состояние испарилось, словно его и не бывало. Я взял со столика бинокль и направил его в зрительный зал.
Ну конечно. Я усмехнулся.
Увидел её буквально через пару минут. Её тёмно-красное платье ярким пятном выделялось даже в затемнённом зале.
Возможно, ей и шёл красный цвет, но мне он причинял почти физическую боль. Даже на таком расстоянии.
Захотелось сорвать с неё это платье, оставив в белоснежном белье. Том самом, что было на ней вчера.
Я решил, что подойду к ней после спектакля и попробую ещё раз повторить своё предложение. Возможно, если я произнесу эти слова вслух, они будут восприняты более благосклонно.
Я уже было собирался отложить бинокль в сторону, как вдруг заметил, что Надежда склонилась к сидевшему рядом с ней мужчине и начала что-то ему говорить.
Что?! У неё есть другой?!
30. Надежда
Открытая спортивная машина стояла напротив подъезда. На звуковой сигнал открывшейся двери Макс, сидевший за рулём, обернулся и окинул меня оценивающим взглядом.
За те несколько секунд, что я подходила, Грушевский поднял верх автомобиля.
– Чтоб тебе причёску не попортить, – пояснил он на мой вопросительный взгляд. – Кстати, отлично выглядишь. Тебе идёт красный.
– Спасибо, – его оценка была приятна.
– Я бы трахнул тебя прямо в этом платье. Здесь, на заднем сиденье, – он указал головой направление.
– Что?!
Я уже хотела было возмутиться, но Макс перебил меня непринуждённым:
– А что такого? Я ж правду говорю. Задрал бы подол, да и засадил по самые… помидоры.
Он усмехнулся. Плотоядно так.
Я перевела взгляд на улицу впереди. Правда – это, конечно, хорошо. Но почему-то я почувствовала себя вдруг неуютно. Хотя ведь с Максом уже спала раньше, и было вроде неплохо.
Меня накрыло резким воспоминанием о чувственных ощущениях прошлой ночи. Будто опалило страстью. Я сглотнула и постаралась выдохнуть максимально незаметно. Нет, с Грушевским у меня такого никогда не было.
И я вовсе не уверена, что хочу снова ложиться с ним в постель. Чувства к нему давно прошли. Если они когда-то были.
Макс развил высокую скорость, умело лавируя в довольно плотном транспортном потоке.
Я скосила на него взгляд. И что меня не устраивает? Привлекательный мужчина с пшеничными волосами и белыми зубами на загорелом лице. Глаза пронзительно-голубые, взгляд хитрый, как у избалованного домашнего кота. Мягкий рот и острый подбородок, правда, лишали его облик брутальной мужественности. Но такие мальчики-мажоры, как правило, очень нравились неискушённым, наивным девочкам. И я была такой до встречи с ним.
Для похода в оперу Грушевский надел чёрный смокинг, который смотрелся на нём так, словно Макс в этом родился и вырос.
Хорош, поганец, и об этом знает, с лёгкостью разбивая женские сердца. Я и сама не понимала, что со мной не так. Но в этот раз к его чарам я осталась абсолютно равнодушна.
К зданию драмтеатра, где когда-то блистала на сцене моя мама, мы подъехали за двадцать минут до начала спектакля.
Этот обновлённый вариант Грушевского, которого в прошлый раз приходилось ждать по полчаса, меня откровенно радовал. Но… и пугал.
Тогда, два года назад, я очень расстраивалась и переживала, что иногда он ведёт себя как настоящая скотина. Сейчас же он был идеальным кавалером – внимательным, чутким, заботливым. Но это скорее напрягало, чем радовало.
Зря я согласилась встречаться с ним. Он не вызывал во мне никакого влечения. Знаю, это всё потому, что влечение вызывал совсем другой человек, который тоже повёл себя со мной как скотина.
Ну вот почему у меня всё повторяется? Как будто мойры закрутили в спираль нить моей судьбы.
Макс припарковал машину за зданием театра и вышел первым, чтобы открыть для меня дверцу. Хм. Весьма галантно. Он подал мне руку и помог выйти.
– Что-то я не узнаю вас в гриме, – ехидно произнесла, едва ступив на асфальтированную поверхность парковки.
– Простого «спасибо» было бы достаточно, – парировал он и, сжав мою руку, поднёс тыльную сторону ладони к губам. Поцеловал.
Его голубые глаза стали почти синими. Я снова сглотнула. А может, мне всё же попробовать с ним ещё раз? Что я потеряю?
Никак не могла определиться.
Театр встретил нас яркими огнями и гулом собравшейся толпы. Люди обсуждали сегодняшнюю премьеру и неизвестного мецената, благодаря щедрости которого сегодня наш город мог принимать солистов самой Мариинки.