Несмотря на свой гонор и открыто демонстрируемое презрение к неудачникам, Ккенг не считал себя очень уж везучим и успешным. Напротив, ему часто казалось, что жизнь несправедлива к нему. Жизнь и правда не баловала Ккенга: с самого детства ему приходилось терпеть унижения, сначала от одноклассников, потом от девушек. Особенно наплевала ему в душу некая Женя — она была красива и знала об этом, и ей вовсе не нужен был бедный студент из гопарского посёлка Зеленец. Она умела влюбить его в себя, и так же умела мучить; она умела одной фразой, одним жестом задеть его, выбить из колеи надолго. Она больно била по его самооценке; Ккенг часто думал, что самое лучшее было бы забыть её, и начать жизнь с чистого листа, забыв всё то прошлое, что давит и гнетёт непереносимо. Но забыть Женю он не имел в себе моральных сил; да и как начнёшь новую жизнь здесь, в этом заплесневелом и тухлом городке, где невозможно выйти на улицу без того, чтобы встретить знакомых, и где о тебе и твоих проблемах знает каждый куст и каждый камень?
Ккенг ненавидел Архангельск, ненавидел Зеленец, ненавидел всю эту окружающую его обстановку: серые блочные дома-пятиэтажки, низкие деревянные хибарки, в которых ещё жили люди, незаасфальтированные ухабистые дороги, покосившиеся деревянные тротуары, серое небо, арктические зимы по девять месяцев в году. Как несколько человек могут смотреть на одну и ту же картину, а видеть её по-разному, так и Ккенг не видел того, что очаровывало Оливу: красот северной природы, пушистых морозных деревьев, огромного алого солнца, красящего позолотой холодные величавые воды Северной Двины; а видел только эту слякоть на дорогах и эти серые дома. Он грезил о Москве; летом ему довелось побывать там, и блеск и великолепие большого города сразили его наповал. Ккенг был очарован Москвой, её шикарными магазинами, её величавыми зданиями и её сверкающими на солнце навороченными автомашинами, блестящим потоком мчащимися по невиданным широченным проспектам и магистралям.
«Вот это жизнь, настоящая жизнь! — думал Ккенг, с восхищением глядя на панораму Москвы, что открывалась его взору, — Вот где настоящее море возможностей, вот где мечты превращаются в реальность! И как эти москвичи могут быть такими тупыми, что, имея реальную возможность жить здесь, наслаждаться всем этим великолепием и брать от жизни всё, сидят на жопе и ноют, как у них всё плохо? Да если б я оказался на месте той же самой Оливы — уж я-то тут горы бы свернул! Почему в жизни так получается: возможности есть у тех, кто не умеет ими пользоваться, а кому они реально нужны — у тех их нет?..»
Вернувшись в свой Зеленец, Ккенг особенно остро ощутил, что больше не может продолжать жить в провинции. После яркой и шикарной Москвы родина показалась ему такой серой и убогой, что у него аж зубы заломило от тоски. Усугубляло ситуацию ещё и то, что он жил один в квартире; хоть у него и были приятели, он держался с ними чопорно и вызывающе: не хотел прослыть неудачником. Ккенг вёл дневник в Живом Журнале, и только этому дневнику он мог доверить то, что творилось у него на душе.
«Снова какие-то непонятные сны… перепутанные с реальностью.
Проснулся снова с какой-то тоской.
Тоска… тоска… зелёная.
Во снах было всё так красочно, столько жизни и столько новых впечатлений, а здесь… фу, мрак!
Место не есть гуд. Пора валить отседова!
И вроде не депрессия, и вроде хочется жить и радоваться, но когда вижу всю эту унылую жииизнь! Непонятных людей… да и вообще каких-то пьяных отморозков… злость берёт!»
«Очень тяжело быть одному… Многие не знают, как это тяжело. Жить в пустой квартире, не в городе. Знать, что к тебе никто не приедет. Знать, что вечер за вечером ты один. Сам с собой. Знать, что у тебя нет любимого человека и знать, что тебя никто не любит. Да и кому ты нужен, если сам в себе разобраться не можешь? И что дала мне психология? Она исковеркала всю реальность, пускай и наивную, но… теперь есть реальная реальность. Теперь люди для меня — это не загадочные существа, а всего лишь объекты для наблюдения. Набор команд и действий. А раньше над каждым человеком парила аура загадочности.
Зря я пишу этот пост, так как его может прочесть моя потенциальная девушка и сказать „Фу, неудачник“. Чужие проблемы нафиг никому не нужны. Пост должен был быть ярким, жизнерадостным. И всё эта психология. Вот так она и ломает взгляды. Права поговорка, меньше знаешь, крепче спишь.
Порой кажется, что твой уход из жизни никто и не заметит… и никому ты не нужен. Досадно так».
Одиночество сводило его с ума; день за днём, вечер за вечером он был один, наедине со своими мыслями. Мысли не давали ему спать; часто среди ночи ему становилось страшно, он вставал с кровати, включал свет и садился за компьютер.