В конце концов, он уговорил её уйти. Уходить Оливе очень не хотелось, но делать нечего: как говорится, назвался груздем — полезай в кузов. Ушли оттуда вчетвером, включая Саню Негодяева, которому надо было куда-то по делам. На перекрёстке Саня пошёл в другую сторону, Лис пошёл к себе домой, а Олива и Даниил остались наедине. Зашли в подъезд, Даниил сел на лестницу, посадил Оливу к себе на колени.
— Ты чего такая грустная? — спросил он её.
Олива промолчала.
— Ты хотела бы там остаться?
— Где?
— Ну, у Негодяевых.
— Хотела бы…
— Если хочешь, я отведу тебя обратно.
— Нет, нет… Мне тут, с тобой хорошо. Просто… я скоро уеду… теперь неизвестно когда приеду… нам с тобой два дня осталось…
Олива не могла дальше говорить — слёзы подступали.
— Не надо плакать, — тихо сказал он.
Она старалась взять себя в руки — и не могла. Так, в молчании прошло пять минут.
— Ты… ты любишь меня? — спросила она.
— Да, — последовал ответ.
Олива легла на него, прижалась сильнее.
— Мне больше ничего не надо… ничего…
И слёзы ещё сильнее, ручьём хлынули у неё из глаз. «Что я, дура, реву, — думала Олива, — радоваться надо, а я реву». Второй раз в жизни от счастья плакала, она не могла вместить в себя столько счастья, и было больно ещё отчего-то…
— Ну, ну, полно, всю куртку мне замочишь, — Даниил провёл рукой по её волосам, — Они у тебя растрепались. Что же ты плачешь? Я люблю тебя.
— Не буду, не буду… Ах! Я так счастлива…
Вдруг произошло нечто странное. Даниил напрягся, его зрачки сузились и побелели. Что-то с ним происходило.
— Я слышу голоса… Уйдите, уйдите от меня все! Видишь, тёмные снизу идут? Их много…
— Господи, что с тобой? Никого нет, какие голоса?! — Олива встревожилась не на шутку.
— Они пришли за нами… Что-то они хотят, я их не вижу, я их чувствую. Архангелы с мечами… Не трогайте её, вы должны её беречь!
Он говорил это в пространство. Взгляд внутрь себя, зрачки как точки… Господи, помилуй! Олива зарыдала, уткнувшись в меховой шарф.
— Боже мой… Ты… ты болен…
Он судорожно прижал её к себе.
— Я болен… Я давно сходил с ума, я каждую ночь слышу голоса… Я чувствую их присутствие… Сначала было страшно, а теперь… Я могу ими управлять… я могу оживлять предметы, видеть мысли на расстоянии! Нас таких мало осталось, но мы есть… Я вижу: земля превратится в пепел… Архангельск сгорит дотла… Вот что страшно… Надо спасти оставшихся, мы бессмертны… Хочешь вечную жизнь? Я подарю тебе её! Я беден, у меня ничего нет, но у меня есть весь мир! Земной и небесный — всё моё! Хочешь?! Ты будешь бессмертна, ты никогда не состаришься, не умрёшь. Я научу тебя летать, хочешь? Я вижу у тебя крылья за спиной — ты можешь расправить их!
Он ещё говорил что-то, нёс какой-то бред. Он находился явно не в себе, глаза горячечно блестели…
— Кот, я боюсь… Господи, я боюсь!!!
— Не надо плакать… Чего ты боишься?
— Я за тебя боюсь… ты плохо кончишь…
— Не надо за меня бояться, меня охраняют.
Олива лежала на нём, отогревала ему руки. И никак не могла перестать плакать.
— Мне больно…
— Извини. Извини, что появился в твоей жизни…
— Нет, нет! Я благодарю Бога, что ты появился… без тебя я не жила… я была очень несчастлива…
— Теперь ты будешь счастлива… Я хочу, чтобы ты была счастлива… Но я беден, я — городской сумасшедший. Зачем я тебе?
— Нет, нет, не говори так! Я люблю тебя.
— Не надо…
Олива ничего не ответила и закрыла лицо шарфом.
Гл. 26. Гипнотизёр
— Ну, полно, Гюльчатай, открой личико, — Даниил попытался откинуть Оливе волосы с лица.
— Нет, не смотри на меня… Я сейчас, наверное, страшная…
— Нет. Ты не страшная. Ты очень красивая… Видишь, глаза у тебя блестят. Не прячь от меня свою улыбку…
— Я не верю… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой…
— Но это правда. Ты очень изменилась с лета. Ты стала очень красивой. И Ден с Лисом мне вчера это сказали…
— А что изменилось-то? Постриглась да волосы покрасила, да и всё…
— Нет. У тебя красота не внешняя, но внутренняя. Ты летом какая-то загруженная была. А сейчас стала добрее, черты лица смягчились… Ты стала лучше… Только знаешь что?
— Что?
— Не красься. Тебе не идёт.
— Хорошо… Но я буду чувствовать себя очень неуверенно…
— Не будешь. Тогда ты будешь самой собой…
— И такая я буду тебе нравиться?
— Да. И не только мне.
— А мне больше кроме тебя никто не нужен…
Олива сидела, прижавшись спиной к подъездной стене. От слёз болели глаза, и она их закрыла. И тут Даниил поцеловал её в губы. Олива резко вырвалась.
— Ну ты чего? Не ожидала?
— Нет…
— Ну, садись ко мне на колени.
Так они и сидели в подъезде, целовались. Даниил вдруг вспомнил, что в кармане куртки у него лежат мандарины. Он очистил один, съел одну дольку, а другую положил в рот девушке.
— А что сказать надо? — лукаво спросил он.
— Дай ещё!
— Не дам.
— Жадина…
Он дал ей ещё дольку, и они поцеловались.
— Сидим тут как два бомжа, — вдруг фыркнула Олива, — Щас нас тут ещё увидит кто-нибудь…
— Никто нас не увидит. Я видимость убрал.
— А шо это вы здесь делаете???
Влюблённые резко обернулись. На площадке стоял какой-то мужик.
— Да вот, — сказал Даниил, — Беседуем…
— Ну, беседуйте, беседуйте. Я потом покурю, — сказал мужик и испарился.