Жара в Архангельске-2

И картины, одна лучше другой, поплыли в её воображении. Она выйдет замуж за Салтыкова, и конечно, не будет работать — он сам будет зарабатывать деньги на семью. Работать будет он, а она тем временем будет гулять, ходить по магазинам, развлекаться, тусить с многочисленными друзьями, и, может даже, потихоньку заведёт себе любовников, благо выбор в Архангельске большой: захочет, с Гладиатором замутит, захочет — с Саней Негодяевым. А если ещё и Даниил ей там встретится, можно будет и его помучить — пусть грызёт себе локти, что упустил такую девушку! Олива представила себе встречу с Даниилом, как он, узнав, что она теперь жена самого «Президента Агтустуда», начнёт её обхаживать, тайком искать с ней встреч, и вот тут-то она, такая вся из себя, модно одетая и причёсанная, словом — жена богатого мужа, его обломает словами Татьяны из «Евгения Онегина»:

— Я вас люблю — к чему лукавить?
Но я другому отдана,
Я буду век ему верна.

«Я буду век ему верна…» — подумала про себя Олива и усмехнулась. Для Даниила очень отлично подойдут эти слова. Он же не будет знать, что у неё в любовниках состоит сам лорд Негодяев младший, и что во время салтыковских командировок она катается с ним на чёрном «Лексусе» по ночному городу…

К реальности Оливу вернул голос Салтыкова. Она вздрогнула и, вернувшись с небес на землю, обнаружила, что на улице уже окончательно стемнело.

— Пойдём в какой-нибудь ресторан, поедим, — предложил Салытков.

Молодые люди снялись со скамьи и пошли в сторону набережной. Салтыков открыл перед Оливой дверь какого-то дорогущего ресторана, и ей ничего не оставалось делать, как войти туда вместе с ним.

В ресторане почти никого не было. Только одна пара сидела за столиком у окна: мужчина в чёрном смокинге и женщина в красивом вечернем платье. Это было дорогущее заведение, по всей видимости, элитное. Оливе стало стыдно: ей вдруг показалось, что их с Салтыковым, одетых по-простецки в джинсы и футболки, сейчас выставят за дверь. Но обошлось: никто их за дверь не выставил, а напыщенный официант любезно проводил их к столику.

Салтыков сел напротив Оливы, сделал заказ, как тогда в пиццерии, не спрашивая её, что она будет. Олива опустила глаза: она уже несколько дней с того самого злополучного момента, как приехала в Питер, чувствовала себя вещью, куклой в руках Салтыкова.

— Скажи мне честно: твоя мать рассчитывала, что мы заплатим за грузовое такси? — спросил он, пристально глядя ей в глаза своим тяжёлым взглядом.

Олива испытала мучительный стыд.

— Да нет, — ответила она, пряча глаза, — Хотя кто её знает, я не могу ручаться. Очень возможно, что ты прав…

Салтыков достал из нагрудного кармана своего пиджака толстую пачку денег, долго считал их и, выбрав, наконец, из пачки тысячерублёвую купюру, протянул Оливе.

— Убери. Я не возьму, — отказалась Олива.

— Возьми, — сказал он, — Я не хочу, чтобы моя девушка таскала на себе двери.

— Ты ставишь меня в унизительное положение, — произнесла Олива, отодвигая от себя деньги, — Я, между прочим, не нищая!

— Но мне эти деньги ничего не стоят. Возьми, — он пододвинул купюру к ней.

— Нет, — Олива отрицательно покачала головой.

Салтыков убрал купюру и, встав, накинул Оливе на плечи куртку и, перебирая ей волосы, поцеловал в голову.

— Иначе моя Олива и не могла поступить! Вот за это я тебя и люблю…

Оливе стало неприятно.

— Ты таким образом проверял меня?

— Ну почему сразу проверял? Мне ничего для тебя не жалко. Хочешь, я тебе всё отдам, что у меня есть?

— Нет. Не хочу.

— А хочешь, прыгну ради тебя с моста?

Олива подняла голову и первый раз за всё это время посмотрела на Салтыкова. В глазах её мелькнул какой-то нехороший огонёк.

— Хорошо. Ловлю тебя на слове.

Она встала из-за стола с намерением идти на набережную сейчас же.

— Пошли!

Салтыков подозвал официанта и попросил принести счёт. Окинул взглядом еду на столе, которую они так и не успели съесть: два больших блюда с цыплёнком табака, шашлык, сёмга, салаты, коньяк… Всё это обошлось ему в семь тысяч рублей. Неужели это добро так и пропадёт? Совершенно забыв о приличиях, Салтыков с жадностью набросился на еду, судорожно запихивая себе в рот цыплёнка табака вперемежку с салатом и сёмгой. Презентабельные мужчина и женщина за соседним столиком презрительно покосились на него.

— Пошли! — прошипела Олива, хватая его за рукав.

Салтыков, ещё недавно учивший Оливу правильно держать вилку и нож за столом, а теперь сам больше похожий на голодного представителя племени мумбу-юмбу, никак не мог оторваться от стола, и Олива кое-как выволокла его из ресторана. Рот его был набит до отказа, руки все перепачканы в жире и в салате; и при этом он ещё умудрялся жадно обгладывать ногу цыплёнка-табака.

— Смотри, не подавись! — презрительно бросила Олива.

— Угу-угу, — пробубнил Салтыков с набитым ртом.

— Я с тобой больше никуда не пойду, понял? Мне стыдно с тобой ходить! Тебя что — год не кормили, что ли?

— Ну ладно тебе, мелкий…

— Что?! Это я — мелкий? Сам ты мелкий, понял?!