Впрочем, ни Настя, ни Майкл в тот день даже не догадывались, что их уже заочно сосватали, обвенчали и оженили. Настя в Москве ждала ответа от чешской приёмной комиссии, куда она подавала документы в аспирантуру, а Майкл сидел дома, полностью погружённый в сложный проект, которым на весь день озадачил его отец — старый профессор знаменитого питерского политеха.
Часам к шести, дочертив в Автокаде свою работу, он выключил компьютер и пошёл на кухню проверить, не вскипело ли молоко на плите. Он поставил молоко, и уже было забыл про него, но тут вдруг вспомнил.
— Мааайкл! — раздался вдруг со двора чей-то пьяный женский голос. Голос был молодой и грубоватый, как у подростка.
«Наверно, опять во дворе сидят пьяные компании» — с неудовольствием подумал Майкл. Ему даже в голову не пришло, что звать могут его.
— Майкл! Выходи к нам, Майкл! — крикнул опять тот же голос.
Майкл подошёл к окну. Во дворе были только двое, в одном из которых Майкл без труда узнал Салтыкова. Другая же была какая-то незнакомая девушка в белой майке, белых брюках и белых кроссовках, смуглая и темноволосая — по логике вещей, наверное, ни кто иная, как Олива. Она взобралась на самую верхнюю перекладину детской лесенки и сидела на самой верхотуре, балансируя в воздухе руками, пытаясь удержать равновесие; распущенные тёмно-каштановые волосы её пышной копной развевались по ветру.
— Маайкл! — опять крикнула она, — Выгляни в окошко — дам тебе горошку!
— Олива, ну слезь ты вниз ради Бога! — умолял Салтыков, стоя около лестницы, — У меня голова кружится, глядя на тебя...
– Нет! Я Майклу спою серенаду, – и запела своим звонким грубовато-мальчишеским голосом:
— Я здесь, И-инези-илья!
Я здесь паад акноом...
— Ну тихо ты, господи! — Салтыков в отчаянии заламывал руки.
— Чего там тихо, — Олива залихватски присвистнула и заорала во всё горло:
— А-абьята Севи-илья
Ии мраком и сноом!
Майкл сдёрнул с вешалки кожаную куртку и, не зашнуровывая ботинок, выбежал во двор.
Через полчаса все трое уже сидели на стене у Марсова поля, свесив ноги вниз. Парни как раз допили своё пиво.
— Ну чё, Майкл, пошли, возьмём ещё пару баклашек? — Салтыков ловко спрыгнул со стены и заговорщически подмигнул приятелю.
— Я подожду вас тут, — сказала Олива, — Уж больно вид отсюда красивый...
Отойдя на приличное расстояние от Оливы, Салтыков вдруг схватил Майкла за лацканы куртки и, прислоняясь к нему головой, заржал.
— Ооой, пипец… Мааайкл! Это что-то с чем-то… Она, прикинь — даже вилкой с ножом не умеет пользоваться!..
— Нда уж, — отреагировал Майкл, — Девушка, конечно, эксцентхичная...
— Не то слово...
— А знаешь, пока вы гуляли, я тут с Димасом по скайпу хазговахивал, — вспомнил Майкл, — Он мне сказал одну вещь по поводу Оливы....
— Что, Майкл?
Майкл нагнулся и, понизив голос, что-то сказал приятелю на ухо.
Салтыков вдруг остановился как вкопанный и стал мрачнее тучи.
— Ты знаешь, Майкл, а я об этом и не подумал.
— Ой, да ну… Димас вечно всех подозхевает, недахом же у него отец в ФСБ хаботает…
— Согласен, но тем не менее...
— А если Димас окажется пхав, что будешь делать? — полюбопытствовал Майкл.
— Вот уж не знаю… Ну, придумаю что-нибудь, — сказал Салтыков, — Пошли обратно, а то она ещё подумает, что мы тут заговоры плетём.
Глава 19
В комнате, которую сняли Салтыков с Оливой, было изначально две кровати. Но, когда они, распрощавшись с Майклом, пришли ночевать в свою общагу, второй кровати в номере уже почему-то не было.
— Не понял?.. — по-пацански сказала Олива, как вкопанная остановившись на пороге, — А где вторая кровать?
— А, ну да, я забыл тебе сказать, — спохватился Салтыков, — Мне Яков звонил. Сказал, что приехали трое постояльцев, и им нужна дополнительная койка.
— А мы-то здесь при чём? Им койка нужна, а нам нет, что ли? — проворчала Олива.
— Да ладно, чё. Одну-то ночь как-нибудь переночуем, — успокоил её Салтыков, стеля постель и перебивая подушки. — Ты где ляжешь: с краю или у стенки?
— Я, вообще-то, всегда с краю сплю. Хотя мне без разницы, можно и у стенки, – Олива вытащила из чемодана пижаму и мыльно-рыльные принадлежности, – Ты стели, а я пока в душ схожу.
В тесной душевой, что находилась в конце коридора, почему-то не оказалось горячей воды. Олива кое-как подмылась, вычистила зубы и, переменив бельё, надела пижаму. Вроде всё. Но Олива почему-то ещё медлила в душевой, хотя и не собиралась мыться в холодной воде. Она завернула в целлофановый пакет зубную щётку и пасту, сунула туда же мыло. И тут ей на глаза попался маленький флакончик одеколона с феромонами — тот самый, что дарила ей Яна накануне зимней поездки в Архангельск.
Между тем, пока Олива находилась в душе, Салтыков времени не терял. Едва только она вышла из комнаты, он, как будто только и ждал этого момента, тут же в два оборота замкнул дверь ключом; воровато оглядываясь, одним прыжком кинулся к Оливиному рюкзаку, и, распатронив его, начал лихорадочно что-то в нём отыскивать.