Жара в Архангельске

— Не трогай меня!!! — закричала она и изо всех сил рванула на себя дверную ручку. От толчка потеряла равновесие и, отлетев, чуть не грохнулась на пол. В руках у неё оказалась вырванная с корнем дверная ручка. Олива затравленно оглянулась: замкнутое пространство, голые стены — самая настоящая западня.

— А-а-а-а-а-а-а!!!

Дверная ручка стремительно перелетела через всю комнату, и тут же послышался звон разбиваемых стёкол.

— Олива!!!

Салтыков вскочил вслед за ней на подоконник. Она стояла на окне и отчаянно дёргала створки.

— Не подходи!!!

Он отпрянул к двери, пинком вышиб замок. Олива, словно фурия, пронеслась по комнате и, едва не сбив Салтыкова с ног, рванула вниз по лестнице и очутилась во дворе-колодце. Миновав три подворотни, выбралась, наконец, на Моховую, но успокоиться не смогла: на улице ей стало ещё страшнее. Салтыков бросился за ней вдогонку.

— Олива!

«Он убьёт меня», — молнией вспыхнуло в её голове.

Но куда было бежать? На дворе — четыре утра, как раз самое время для убийств. И место самое подходящее — глухая подворотня в глухом переулке.

Кричать о помощи? Но от быстрого бега дыхание её перехватило, и она не могла издать ни звука. В голове стучало только одно: убежать.

На мосту он догнал её. Она ловко перемахнула через ограду и осталась стоять с той стороны.

— Не подходи ближе!!!

— Олива, ну выслушай меня!.. Я, честное слово, не хотел ничего плохого!.. Я...

— Что?.. Что ты от меня хочешь?! — в голосе её, затравленном ужасом, послышались слёзы.

— Послушай, но я ведь ничего тебе не сделал! Ты не должна меня бояться!..

Шар попал точно в цель. Олива, как ни была шокирована и напугана, тут же вздёрнула нос:

— Ещё чего! Никто тебя здесь не боится!

Она с опаской, но всё же перелезла обратно. Салтыков тут же кинулся обнимать её, целовать ей щёки, лоб, глаза. Она отворачивалась от него, слабо отбивалась. Ей было неприятно смотреть на его грязное, неумытое лицо, тяжёлый, стальной взгляд его гноящихся со сна глаз, устремлённых на неё, периодическое дёрганье мускула на его щеке…

— Чё вот с общагой-то теперь делать? — вздохнула Олива, и на лицо её вернулась былая загруженность, — Они щас стопудово мусоров вызовут. И нам кирдык. Точнее, мне...

— Об этом не беспокойся. Я всё улажу, — заверил её Салытков.

Олива промолчала. Она знала: уж кто-кто, а Салтыков ещё и не такие дела может уладить. Но, наряду с этим, её заглодало унизительное чувство того, что она стала вещью, куклой в руках Салтыкова, и он может отныне делать с ней всё, что ему заблагорассудится.

Глава 22

— Кажется, я люблю тебя.

— Кажется?..

— Нет, не кажется. Точно люблю. Я люблю тебя, Олива...

Они сидели на скамье у памятника Димитрову. Разговор сей происходил вечером того же дня, но уже не в Питере, а в Москве, куда Салтыков и Олива, прихватив с собой Майкла, спешно ретировались рано утром. Майкла продуло в поезде, поэтому его оставили отлёживаться в номере гостиницы. Олива, не спавшая двое суток, и сама была бы не прочь отдохнуть, а заодно и привести в порядок сумбурные мысли в голове; но Салтыков ей не позволил. И теперь они сидели рядом и, не глядя друг на друга и тормозя от усталости, говорили тихо, с паузами и бесстрастно, как эмоционально выгоревшие люди.

— Я люблю тебя, Олива, — бесстрастно произнёс Салтыков.

— Интересно… — не сразу ответила она, глядя в пространство, — И давно это с тобой?

— Как только тебя увидел.

Олива усмехнулась.

— Странно. Вообще-то я думала, что я не в твоём вкусе.

— Ну ты же тогда с этим, членистоногим была! А я из-за этого бесился...

— Вот оно что… — медленно проговорила она, — Значит, это ты всё подстроил.

— Но я правда видел его с той девчонкой! Ты что, мне не веришь?

— Верю.

Салтыков сделал попытку обнять её, но Олива отстранилась. Ей было тошно от его слов, от его присутствия, от тяжёлого запаха его пота. Собираясь в Москву, он впопыхах забыл у Майкла свои мыльно-рыльные принадлежности, в том числе и дезодорант, и так и ходил по Москве потный, неумытый, с нечищенными зубами. Оливе было неудобно сказать Салтыкову прямо, чтобы он купил мыльно-рыльные принадлежности и хоть немного следил за своей личной гигиеной, Майкл на эти мелочи просто не обращал внимания, а сам Салтыков — и подавно. В глубине души он был даже убеждён в том, что от настоящего мужика должно пахнуть потом, порохом и конём; к тому же он был слишком самоуверен, поэтому такие мелочи, как дезодорант, мыло и зубная щётка совершенно ушли из его внимания.

Говорят, что человеческий мозг не может охватить всю информацию, поступающую извне, поэтому отсеивает то, что считает ненужным. И некоторые вещи, которые человек никак не может запомнить, будь то таблица Менделеева или та же зубная щётка, которую надо взять с собой в дорогу — конкретному человеку просто не нужны. Так и Салтыков, сидя рядом с Оливой на скамье у памятника Димитрову и признаваясь ей в любви, меньше всего думал в этот момент о дезодоранте и зубной щётке.