Читаем Жареный петух полностью

— Лебедь -мой, хочу привлечь твое внимание к одному непостижимо глубокому месту в "Утопии". Оно свидетельствует о подлинном знании человеческого сердца. Я порою излагаю эскизно, пунктирно. Рассчитываю на понимание, на творческое восприятие. Я говорил и не перестану повторять, что по своей природе человек лжив, подл, неприемлемо опасен, что ему нужна узда, железная узда, нужна несвобода, браслеты, смирительная рубашка, тюрьма, лагерь. Душа человека на крыльях рвется к высшей справедливости: к равенству. Тоскует, стенает, мучается под тяжким бре­менем свободы, гибельной свободы и неравенства: люди по природе не равны. Есть, к примеру, дефективные, олигофрены, импотенты. Есть рыжие. Есть карлики, пигмеи. А жажда справедливости, равенства, правды в че­ловеке всепоглощающа и ненасытна! Страшная антиномия! Томас Мор и все великие учителя человечества, Маркс, Энгельс знали это, принимали в расчет, нашли единственный выход. Справедливость, всем сестрам по серьгам, меры равенства должны быть привнесены в общество не на либерально-гуманной основе, а насильственно, опираясь на цветущую мощь государства. Простая, ясная, солнечная истина! Давно, ой как давно пора защитить и спасти человека от него самого, насильственно обуздать, укротить, стереть его под­лое, гнусное, ядовитое "зго", разрушить индивидуальность, личность, са­мость, махровое "я". Все, кто глубоко задумывалея о природе человека, приходили к этой идее. Платон величал человека "божественной куклой", а вот кто-то назвал Зойку "чертовой куклой"— так надо назвать человека, тебя, меня, любого, Бетховена, Ньютона, - Эйнштейна. Себя я не исключаю. Да, я утверждаю, что человек — это чертова кукла, принял на вооружение, и эту куклу надо нудить в лагере и ни на секунду не сводить с нее автомата. В чьих руках автомат — особый вопрос. Важный, не спорю. Вопрос вопросов, который должны мы решить, теоретики марксизма. Не люблю Достоевского, но он разительно прав. Сказал: "Смирись, гордый человек". И Ницше, куда денешься, был прав, когда говорил, что человек — это "стыд и позор", что он должен быть изжит, преодолев. И Фрейд с его "подсознательным" прав. Шекспир заявил в Гамлете, что люди "отменные мерзавцы". Он же: "Если бы каждого из нас принимали по заслугам, то никому не избежать розог". Отлично сказано. Мысль самого Шекспира, выстраданная, выношенная. А возьми молитвы христианских святых — вот уж кто знал сердце человека. Христианство призывает отвернуться от ветхого человека, человека-подлеца, зовет к повой земле и но­вому небу. О новых людях трубит чуткая к правде русская литература. И вся тревожная поэзия. Маяковский, Гумилев — "шестое чувство". Пастер­нак: "Телегою проекта нас переехал новый человек". Все, все! О гибельности свободы не раз предупреждал Пушкин. Когда будет побеждена, сломлена, преображена, переделана природа человека, когда человек преодолеет подлое, омерзительное "я", только тогда будет возможен скачок из царства лагеря в царство свободы. А пока принудительное равенство и лагерь без поблажек и колебаний и границ. В лагере будут побеждены бушующие, черные страсти, разрешатся страшные антиномии, выпрямится извращенная при­рода человека!

Обращаю внимание. Как тебе поправится! Гляди. Форма нашего ОЛПа в точности соответствует острову, который Мор описывает в "Утопии". Четырехугольпик со сторонами: 1, 2, 3, 4. Случайность?

— И впрямь,— с готовностью соглашаюсь я, изумленный, взволнован­ный. Очень помню этот разговор, потому что геометрической соотнесенностью ОЛП-2 с островом, который в "Утопии", уловил мое сердце Краснов. Так бывает, читатель. Я с математикой не дружен, по, видать, мне передалась от отца склонность к геометрическому, символическому восприятию сумбур­ной картины мира. На днях перечитал "Утопию"Мора. Не обнаружил в ней рокового четырехугольника. Что, Краснов спутал?

Это говорилось пакапупе, свидетельствую; а на следующий день погода угодливо переменится, золотая осень, бабье лето; на следующий день Саша услышит об освобождении Ирены, увидит отрубленные, кровоточащие паль­цы, произнесет самозабвенную, всесокрушающую, крамольную речь.

Р. Р. S.

Я стараюсь, из кожи лезу вон, чтобы раскрыть тебе, читатель, тайну, как меняется мировоззрение человека, почему великая утопия, дерзким открывателем и уточпителем которой был мой друг Краснов, полетела в безд­ну, в черные, захватывающие дух тартарары, а ты и не следишь за моей мыслью. Я расцвечиваю, расшифровываю, разгадываю, а тебе до фени.

Знаю, читатель, что одно тебе интересно, было ли что между скромно­окой прелестницей-полячкой и Красновым?

Отвечу.

— Я за ноги не держал,— так срезали фраеров у нас на комендантском. Отличное, очень уместное выражение. Вполне приличное, литературное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэты 1840–1850-х годов
Поэты 1840–1850-х годов

В сборник включены лучшие стихотворения ряда талантливых поэтов 1840–1850-х годов, творчество которых не представлено в других выпусках второго издания Большой серии «Библиотеки поэта»: Е. П. Ростопчиной, Э. И. Губера, Е. П. Гребенки, Е. Л. Милькеева, Ю. В. Жадовской, Ф. А. Кони, П. А. Федотова, М. А. Стаховича и др. Некоторые произведения этих поэтов публикуются впервые.В сборник включена остросатирическая поэма П. А. Федотова «Поправка обстоятельств, или Женитьба майора» — своеобразный комментарий к его знаменитой картине «Сватовство майора». Вошли в сборник стихи популярной в свое время поэтессы Е. П. Ростопчиной, посвященные Пушкину, Лермонтову, с которыми она была хорошо знакома. Интересны легко написанные, живые, остроумные куплеты из водевилей Ф. А. Кони, пародии «Нового поэта» (И. И. Панаева).Многие из стихотворений, включенных в настоящий сборник, были положены на музыку русскими композиторами.

Антология , Евдокия Петровна Ростопчина , Михаил Александрович Стахович , Фёдор Алексеевич Кони , Юлия Валериановна Жадовская

Поэзия
Тень деревьев
Тень деревьев

Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967) — выдающийся русский советский писатель, публицист и общественный деятель.Наряду с разносторонней писательской деятельностью И. Эренбург посвятил много сил и внимания стихотворному переводу.Эта книга — первое собрание лучших стихотворных переводов Эренбурга. И. Эренбург подолгу жил во Франции и в Испании, прекрасно знал язык, поэзию, культуру этих стран, был близок со многими выдающимися поэтами Франции, Испании, Латинской Америки.Более полувека назад была издана антология «Поэты Франции», где рядом с Верленом и Малларме были представлены юные и тогда безвестные парижские поэты, например Аполлинер. Переводы из этой книги впервые перепечатываются почти полностью. Полностью перепечатаны также стихотворения Франсиса Жамма, переведенные и изданные И. Эренбургом примерно в то же время. Наряду с хорошо известными французскими народными песнями в книгу включены никогда не переиздававшиеся образцы средневековой поэзии, рыцарской и любовной: легенда о рыцарях и о рубахе, прославленные сетования старинного испанского поэта Манрике и многое другое.В книгу включены также переводы из Франсуа Вийона, в наиболее полном их своде, переводы из лириков французского Возрождения, лирическая книга Пабло Неруды «Испания в сердце», стихи Гильена. В приложении к книге даны некоторые статьи и очерки И. Эренбурга, связанные с его переводческой деятельностью, а в примечаниях — варианты отдельных его переводов.

Андре Сальмон , Жан Мореас , Реми де Гурмон , Хуан Руис , Шарль Вильдрак

Поэзия