Жареный плантан

— Истоки?

— Да, — отвечаю я. — А разве нет?

Мама молчит.

— Он нравился моей подруге, — произносит она спустя некоторое время. — Она просила сказать ему об этом, а он заявил, что ему больше нравлюсь я. Надо было мне уже тогда сообразить.

— И что потом?

Она пожимает плечами:

— Мы встречались.

Я жду, но она молчит.

— И все?

— Ну да.

— Но как же…

— Ты спросила меня, как мы познакомились, и я ответила. Разговор окончен. Если тебе так приспичило, позвони ему, путь сам расскажет.

Она знает, что я не буду звонить отцу. Не стану осыпать его упреками или требовать объяснений. У меня нет особой ненависти к нему, как у мамы, и в этом она часто видит предательство с моей стороны.

— Мне просто интересно, — повторяю я.

— Ну ладно. — Мама включает поворотник и перемещается на соседнюю полосу. — Любопытство не порок.

У бойфренда красивый дом. Сам он вежливо проводит для меня экскурсию, показывая гостиную со старинным камином и кухню с гранитными столешницами. Такой дом понравился бы моей маме. Висящие на стене вдоль лестницы семейные фотографии в рамках сопровождают нас на второй этаж, и там бойфренд приглашает меня в свою комнату, где царит некоторый беспорядок, но не полный хаос. Пустая корзина для белья. Кучка одежды на вращающемся стуле. Кедровый стол и прозрачный синий аймак. На комоде телевизор, соединенный с переносным дивиди-плеером и игровой приставкой.

Мне понадобился месяц, чтобы добраться сюда, чтобы возникло желание посмотреть, как он живет.

Мы садимся на его кровать, собираясь смотреть «Гарри Поттера и Тайную комнату», но его рот накрывает мой еще до того, как появляется летающий «форд-англия». Бойфренд не скрывает своих намерений и опрокидывает меня на кровать, задирая на мне майку. Я ощущаю прикосновения его умелых рук у себя на спине, на талии, на груди, что теоретически должно меня возбуждать. Влажные поцелуи на шее напоминают мне о первом опыте в таких делах и о моем первом парне. Терренс Питерс, вот как его звали. Тогда я тоже ничего не чувствовала. Может, радости секса мне вообще не доступны? Я по-прежнему смотрю в экран телевизора, где дядя Вернон падает в розовые кусты во время побега Гарри.

Бойфренд шепчет мне на ухо:

— У меня есть презервативы.

— Хорошо.

Я не волнуюсь. И не боюсь. Я просто хочу понять. Хочу понять, смогу ли я что-нибудь почувствовать, сумеет ли он раскрыть мне глаза, разбудить меня. Он говорил, что стремится узнать меня; возможно, он имел в виду, что я никогда не отдаюсь ему целиком, без остатка. Он снова целует меня, и я заставляю себя отвечать, обвиваю его руками и прижимаю к себе.

Когда все заканчивается, я все еще смотрю на экран. Гарри не удается совладать с летучим порохом, и он оказывается в Лютном переулке. Бойфренд лежит на животе, зарывшись лицом в подушку и обнимая меня за талию.

— Как ты, прелесть? — Он поворачивает ко мне голову. — Как ты себя чувствуешь?

Прежней и безразличной. Не знаю, хорошо это или плохо, поэтому продолжаю смотреть фильм.

— Нормально, — говорю я. — Я чувствую себя нормально.

Вопрос веры

Мы сидели в раскаленной машине больше часа, пока бабушка вместе с другими прихожанами не выплыла из баптистской церкви. Позади нее, словно на невидимом поводке, плелся дедушка. Лениво болтая руками, он пытался поспеть за резвой супругой, семенящей через церковную парковку к тротуару.

Мы стояли на платной парковке через дорогу. Я разбудила маму, подтолкнув ее локтем, опустила ноги с приборной панели и сунула их в сандалии. Мама вернула спинку кресла в обычное положение и распустила растрепавшийся хвостик. Зажав волосы в кулаке, она вытерла лоб, но от пота выпрямленные пряди уже начали курчавиться, и ей удалось только кое-как собрать их в пушистый узел. Я выглянула в окно. Через каждые два шага бабушка останавливалась, хватая за руки очередных «братьев» и «сестер», и я не сомневалась, что при этом она приговаривает: «Благослови вас Бог». Дедушка держался, как всегда, позади; его натянутая улыбка не столько препятствовала ее общению, сколько поощряла к нему. Мужчины в коричневых костюмах и женщины в кричащих фиолетовых, голубых или красных платьях толклись с Библиями в руках вокруг них, как

голодные чайки. Дедушка, молчаливый и отстраненный, выделялся из общей стаи, а потому, естественно, привлекал надоедливое внимание прихожан.

Они с бабушкой пошли по улице к нам, и через окно с опущенным стеклом я слышала бабушкин голос, разрезающий воздух, как петарда:

— Надо же так меня опозорить! Даже костюм не удосужился надеть! Даже с людьми поговорить не пожелал, даже…

— Помолчи, женщина! Я встал ни свет ни заря, я побрился и пошел в церковь. На большее не рассчитывай.

— Это что же, Бог не достоин большего, а? Неужели нельзя вести себя прилично хоть пять минут? Неужели нельзя…

— Зачем ты столько болтаешь? Ноет и ноет, пилит и пилит. Хоть бы уж сдохнуть скорее, лишь бы не слышать твоей поганой трескотни.

— Ты ужасный человек, Джордж Дэвис. За какие грехи Бог послал мне такого омерзительного мужчину? Да я…