Жаркая зима

У Нико были и неудачи на любовном фронте, и разочарования, и несколько довольно неприятных историй, после которых он чувствовал себя не просто обманутым, а безжалостно использованным или втоптанным в грязь — всякое бывало, но никогда еще ему не казалось, что барышня одновременно и развлекается его ухаживаниями, и недовольна ими. Что, черт его дери, что он делает не так?!

Из тяжких дум Нико вынырнул лишь дважды по ходу спектакля: когда, как и предвещала Джегейль, бесславно погиб злодей-авантюрист, и когда герой все же предложил руку и сердце милой соседке, а та без малейших колебаний приняла его предложение. Почему-то вспомнились мысли Джегейль о продолжении, и даже захотелось, чтобы и в самом деле поставили историю вроде той, которую предполагала барышня фор Циррент. А что, интересно было бы посмотреть.

Публика аплодировала, актеры раскланивались, актрисочки принимали цветы. Не встреть Нико объект своей осады, он бы тоже сейчас пробивался к сцене с перевитым алой лентой букетом. И, возможно, вечер прошел бы весело. Но сейчас веселиться не хотелось. Нико был озадачен, непонимание порождало раздражение и смутную жажду действий. Самую неприятную ее разновидность, когда точно знаешь, что нужно срочно, непременно что-то делать, а что именно — понять не можешь.

Боевой офицер фор Виттенц слишком хорошо знал, чем чревато пойти на поводу у такого настроя, а потому придушил мерзкий зуд в зародыше и заставил себя действовать «по протоколу». Слава и вечная благодарность предкам, придумавшим правила этикета. Не знаешь, что сказать, говори: «Сколь приятно было встретить вас здесь», — провожай до экипажа, оберегая от толпы, и не забудь, олух, о подобающих случаю цветах. Благо, далеко ходить за ними не нужно, как раз у театра — одно из постоянных мест дислокации цветочниц.

Джегейль поглядывала на него с интересом, природу которого Нико уловить не мог, но отчетливо чуял, что это не интерес барышни к кавалеру. Собственная реакция тоже озадачивала: смесь досады, азарта и здоровой злости, не имеющая ничего общего с волнующим сердце и плоть томлением, охватывающим рядом с интересной девушкой. «Позже разберусь», — пообещал себе Нико. Вслух же спросил:

— Вам понравился спектакль, виконтесса?

— Да, граф, это было весьма поучительно, — тоном примерно воспитанной девушки ответила Джегейль.

— Я надеюсь встретить вас здесь еще, — вполне искренне сказал Нико. Ухватил у миловидной цветочницы две розы на длинных стеблях со срезанными шипами. С поклоном преподнес пурпурную старшей виконтессе, а Джегейль — нежно-розовую. Барышня взглянула на тетку вопросительно, та чуть заметно кивнула, и Джегейль мило улыбнулась, приняв цветок:

— Благодарю.

Захлопнулась дверца экипажа, пара гнедых тронулась с места, а Нико остался гадать, что, собственно, означал этот быстрый обмен взглядами между теткой и племянницей. Поди разбери этих женщин!

ГЛАВА 11, в которой граф фор Циррент занят работой, виконтессы фор Циррент развлекаются, а в Офицерском Собрании снова спорят о прекрасных дамах

Отправив своих дам развлекаться в одиночестве, граф фор Циррент весь день провел даже не в собственном кабинете, а в компании начальника королевской полиции. Вдвоем они еще раз расспросили всех обитателей дома фор Гронтешей, от самого адмирала и его сына до последнего мальчишки из обслуги. Делу весьма помогло присутствие Тила Бретишена, которого Фенно-Дераль мобилизовал «для нужд следствия и государства». Тот поначалу дергался, но, увлекшись делом, позабыл о том, что вроде бы должен бояться. Менталистом Тил оказался вовсе даже не плохим, все же наука покойного магистра пошла ему впрок. Не то что ложь, а даже недомолвки и сомнения чувствовал мгновенно. Поэтому допросы нещадно затянулись и выжали досуха всех.

— Послушайте, адмирал, давайте начистоту, это самый откровенный саботаж, — Фенно-Дераль под конец дня уже едва сдерживал раздражение. — Да, я понимаю, что у каждого есть свои маленькие секреты, вполне невинные, но, поверьте, мне нет никакого дела до того, с кем целовалась ваша посудомойка и за кем подглядывала старшая горничная! Мне нужно всего лишь проверить их алиби, как бы странно это не звучало. Их и каждого в этом доме, включая вашего сына! Реннар, к слову, еще с прошлого дела, в которое был замешан, находит явное удовольствие в том, чтобы рассказать мне как можно меньше. Очевидно, считает меня врагом государства номер один, а не слугой короны.

— И все это — на фоне того, что и сами вы, господин адмирал, многого недоговариваете, — тихо добавил фор Циррент. — Скажите уж прямо, ваш повар — друг вам или враг? Если вы и дальше будете столь же виртуозно уходить от вопросов о нем, нам останется лишь взять его под стражу.

— Полагаете, я доверил бы врагу приготовление пищи в своем доме?

— Почему нет, если его цель не состоит в вашей смерти?