Жаркие горы

Долгое время наблюдая за событиями, Абдул Кадыр Хан стал склоняться к принятию предложений правительства. И в то же время опасался, как бы кто не подумал, будто он уступает давлению, пасует. Решение, которое арбаб объявит джирге, должно свидетельствовать о его мудрости и твердости, а не о неуверенности.

Теперь глава рода видел: русский капитан не поставит его в неловкое положение грубым навязыванием чьей-то чужой точки ирония. Он человек мудрый и гибкий. Это показал его ответ, которого арбаб не мог предугадать.

Абдул Кадыр гостеприимно распахнул руки в приглашении:

— У меня сегодня счастливый день. Приехало много гостей. Это старейшины кишлаков. Думаю, вам будет приятно в таком обществе.

Он провел гостя в сад.

Стояла удивительно глубокая, безмятежная тишина. Ветер стих, и листья на деревьях сонно застыли. Запад розовел широкой полосой заката.

Они подошли к беседке, перевитой лозой. На помосте был расстелен ковер и выставлены угощения.

Провожаемый хозяином — мизбаном, — Черкашин первым вошел в беседку.

— Прошу, — сказал Абдул Кадыр. — Добро пожаловать, высокий гость.

Он приложил руку к груди, предоставляя гостю право выбрать место.

Черкашин оглядел беседку и увидел, что свободно только одно место, которое положено занимать хозяину. Понял: все ждут, как он, гость, поступит.

По существующему этикету в такой ситуации он был волен выбрать место по собственному усмотрению. Но куда более разумно поступает тот, кто чтит хозяина и понимает, что гостеприимство исходит именно от него.

Черкашин благодарно склонил голову и произнес:

— Счастье мое будет полным, если уважаемый Абдул Кадыр Хан займет подобающее место, а мне укажет мое. Прошу вас, хан, сесть первым.

Абдул Кадыр торжественно опустился на приготовленные ему подушки и огладил бороду.

Черкашин присел рядом на освобожденное для него место. Он заметил, с каким пристальным вниманием следили за ним приближенные главы рода. Сесть, подогнув под себя ноги, а особенно просидеть в такой позе какое-то время, для европейца нелегкое испытание. Черкашин был к нему готов.

Легкость, с которой он устроился на ковре, произвела благоприятное впечатление. Что ни говори, а всегда доставляет удовольствие ощущать, что сидишь рядом не с притворщиком и лицемером, а с человеком, который понимает, что сидеть подогнув ноги на полу куда приятнее, чем развалиться на шатком стуле и болтать пятками, не достающими пола.

Черкашин огляделся. Беседка была сделана из досок карагача — плотных и крепких. Под полом дремотно плескался арык. Из широких дверей открывался вид на сад. Его, должно быть, растили и выхаживали опытные садовники. Гранат, стоявший у входа в беседку, склонил ветви под грузом крупных краснокожих плодов. Рядом росла раскидистая слива. Зелень ее листьев была едва заметна на сине-сизом фоне богатого урожая.

— Нашего гостя, — сказал Абдул Кадыр Хан, — привело в Сарачину желание узнать, почему наш благословенный аллахом кишлак славится гостеприимством. Наш гость — человек ученый. Он отмечен даром говорить на благородном языке пуштунов.

Собравшиеся, а их было более полутора десятков, удовлетворенно закивали.

— Уважаемый… э-э… — протянул старик, сидевший неподалеку от арбаба.

Сухолицый, горбоносый, с густыми черными бровями и седой клинообразной бородой, он выглядел энергичным и властным. «Хаджи Ахмад», — догадался Черкашин, которому заранее описали облик этого влиятельного в Сарачине человека.

— Алексей, — подсказал Черкашин свое имя, произнесения которого, судя по всему, от него добивался Хаджи Ахмад.

Тот ничем не выразил своего отношения к подсказке и, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Уважаемый Алексей хан, вы наш гость, и мы рады вам. Только скажите правду. Мы знаем, что множество шурави проследовало к горам. Вы в самом деле шли в Сарачину или случайно выпали из военной машины и потом решили зайти к нам?

Вопрос был оскорбительным. Гостю такие обычно не задают. Обидевшись, он мог встать, назвать хозяев людьми негостеприимными и уйти. Пятно, павшее на дом, в таком случае сохраняется надолго. Скорее всего, подобной реакции и добивался Хаджи Ахмад. Поддаваться ему Черкашин не собирался. Он знал: унизить можно лишь того, кто сам позволяет себя унижать.

— Не хочу вас обидеть невежливостью, — обратился Черкашин к Хаджи Ахмаду, — но я отвечу на ваш вопрос не сразу. Я хорошо понял течение вашей мысли, вдохновленной аллахом, и знаю свой ответ. Однако сначала позвольте мне осведомиться о здоровье уважаемого хозяина Абдул Кадыр Хана, да благословит аллах его славный род.

Черкашин оглядел собравшихся и понял: его ответ воспринят с не меньшим удовольствием, чем предшествовавший вопрос. На Востоке любят словесные сшибки такого рода.

Абдул Кадыр Хан улыбался в ухоженную бороду. Хаджи Ахмад, напротив, раздраженно поджал губы. На лицах многих гостей, до того напряженных, появилось выражение спокойного созерцания.

Взгляд Черкашина остановился на одном мужчине, сидевшем в тени и державшемся подчеркнуто незаметно. Он иронически улыбался, но, когда их глаза встретились, одобряюще кивнул.