Жаркие горы

Черкашин не думал о том, что сам идет не на прогулку, что каждый его шаг будет сопряжен с опасностью. Вступая на землю рода Абдул Кадыр Хана, он оставался один на один с непредвиденным. Он начинал игру, имея в руке всего лишь единственный козырь — знание законов восточного гостеприимства. Но разве это больше, чем рядовая семерка, вытянутая наугад из колоды житейских карт? И тем не менее он делал на нее ставку.

Гостеприимство — атрибут Востока.

Гость, приходящий нежданно, — подарок аллаха, случайная радость. Заполучить такой подарок все равно что найти неожиданный клад.

В афганском языке есть специальное слово, обозначающее отношение хозяина к гостю. Если мизбани — гостеприимство, то мизбан — гостеприимец, счастливый хозяин, к которому пожаловал дорогой гость.

Гость на Востоке — персона священная. Кровный враг, оказавшийся гостем в доме семьи мстителя, может спать спокойно. По закону чести ему под крышей мизбана не должно угрожать ничто.

Конечно, это лишь идеальная схема, далекая от реальной жизни.

Чем выше место, занимаемое мизбаном на лестнице социальной иерархии, тем больше у него возможностей для нарушения законов гостеприимства.

Коронованные или венчанные владыки Востока с ласковой теплотой во взгляде были во власти поднести гостю отраву в кубке шербета.

Сиятельные беки также способны нанять убийцу, который зарежет вас в гостеприимной постели.

Как всегда, любые обязанности в этом многосложном мире, обязанности самые трудные и порой не очень приятные, честнее других выполняют люди простые, лишенные сановной знатности, а оттого честные и сердечные.

Для кочевника-пастуха добрый гость, который случайно набрел на степную кибитку, действительно нежданная радость. Свежий, начиненный всяческими новостями человек — разве это не подарок аллаха тому, кто не слышал чужого голоса уже несколько недель подряд?

Правила гостеприимства сложны и стройны. Они вроде бы одинаковы для всех, но в то же время далеки от подлинного равенства.

Бек на дорогом скакуне не сочтет за унижение остановиться и погостить в бедном стане пастуха. И тот, памятуя обычай, на ушах будет стоять, разорится начисто, но покажет вельможе, что такое мизбани по-пастушески.

Пастух, попав в город, никогда не рискнет объявить себя гостем бека. Непонятливого чудака вытурят от сиятельных дверей с таким треском, что бедняга гость долго будет потирать затылок ниже поясницы.

Тем не менее мы все верим, что законы гостеприимства на Востоке универсальны. И что больше всего потрясает — Восток сам верит в эту истину.

Черкашин, расставшись с мотострелками, отправился в гости.

Никто не присылал ему приглашения посетить стан Абдул Кадыр Хана. А он пошел.

Никто не ждал его появления, не расстилал достархана, не мыл котлов, не резал баранов, чтобы с почестями встретить гостя. А он шел.

Решиться на такое давало право восточного гостеприимства. И он шел.

Дорога ползла в гору долгим, неторопливым тягуном, который выматывал силы идущего свирепей, чем более крутые, но короткие подъемы.

На щебенке, густо усыпавшей путь, подвертывались ступни. Приходилось каждый шаг делать с большой осторожностью.

По краям дороги росли какие-то неведомые Черкашину деревья, похожие на истертые дворничьи метлы. Под ними теснились заросли колючего кустарника, пыльного и поникшего.

Отшагав в одиночестве более часа, Черкашин решил отдохнуть. Он стал уже присматривать место, чтобы присесть поудобнее, как вдруг раздался властный окрик:

— Стой!

Он остановился, не поворачиваясь назад, откуда раздался голос. Сама мысль о том, что он не видит того, кто сзади, родила мерзкое ощущение липкого страха, но Черкашин сумел сдержать себя и не оглянулся, только широко вздохнул.

Между лопаток в его спину что-то больно уперлось. Он понял — ствол винтовки или автомата.

На дорогу из-за кустов вышли два пуштуна, вооруженные автоматами и гранатами.

— Кто такой? — спросил угрюмый одноглазый мужчина неопределенного возраста.

— Советский капитан, — ответил Черкашин.

Голос его не дрогнул, а на лице не отразилось ни чувства растерянности, ни тени боязни. Он знал: одно из качеств, которое особо ценится в мужчине на Востоке, — умение не выдавать настроения, когда попадаешь в трудные обстоятельства, что называется, в переплет.

— Сбились с пути? — продолжал выяснять одноглазый. Он, видимо, был в группе старшим.

Второй пуштун, в полувоенном френче английского сукна и шапочке, сшитой из коврового материала, стоял в двух шагах сзади, не выказывая ни ненависти, пи любопытства.

— Нет, я не заблудился, — ответил Черкашин, не принимая подсказанного ему варианта. — Шел в Сарачину.

— С миром или недоброй вестью?

— С миром. — Черкашин поднял обе руки вверх ладонями вперед. — Как видите, совсем один и руки мои пусты.

— Зачем вы шли? — снова задал вопрос одноглазый. — Что вам здесь надо?