Жаркие летние ночи

– Прошу, – вернувшись, она протянула Косте довольно тонкую книжечку, на обложке значилось – "Никифоровский Н. Я. Нечистики: Свод простонародных в Витебской Белоруссии сказаний о нечистой силе". А под надписью был изображен некто, напоминающий домового в представлении Кости. Его поразил год издания – 1907. – Подойдет?

Вася, увидев эту книгу, долго смеялся.

– Ну и зачем она тебе, скажи на милость? Ведь ты можешь все спросить у меня, я тебе расскажу, – сказал он, пока Костя пыхтел, спотыкаясь на тексте с ятями и ерами.

Он вытянул у него из рук книжку и отложил подальше, а сам втиснулся на ее место, то есть в руки Кости.

– Спрашивай, что тебе интересно? – сказал он, и снова в его глазах была томная поволока, означавшая, что ему больше хочется целоваться.

– Вот поэтому я и взял книжку! – с напускным возмущением ответил Костя, хотя руки, будто не желая подчиняться его разуму, уже обвились вокруг Василька. – Потому что, когда мы вместе, совершенно не до разговоров, – даже сейчас его слова прерывались короткими прикосновениями Васиных губ к его собственным. И если довести эту мысль до конца он еще хоть как-то пытался, то родить новую уже не мог.

– Ты просто не стараешься, – засмеялся Василек, но перестал его целовать. – Давай, спрашивай, я отвечу, а уже потом тебя поцелую.

– Что я не стараюсь? – Костя и, правда, уже успел потерять мысль, но постарался взять себя в руки, глянув на книжку. – Мне все интересно – сколько вас, какие виды, как вы между собой взаимодействуете, как живете вообще. У тебя ведь нет дома, как у людей?

– Ну, весь лес и вся река мой дом, если ты об этом. Есть зачарованные места, куда людям хода нет, там мы собираемся, когда нужно, или на праздники. Есть русалки, вроде меня, девушки и парни. Кто рожденный, кто превращенный. Есть ведьмы и ведьмаки, лешие, духи опять же, у каждого ручейка, например. Если ты захочешь меня позвать, когда я далеко, то просто шепни мое имя любой проточной воде, я узнаю, что ты ждешь меня, – не таясь, стал рассказывать Василек, устроившись в его в объятиях.

Слушать, конечно, было интереснее, чем читать, особенно, когда можно задавать уточняющие вопросы… ну и прерываться на поцелуи иногда, куда ж без этого.

В тот день Костя узнал, что сам он может видеть нечисть, потому что кто-то из его предков согрешил с лешаком, водяным или еще кем, что между собой нечисть дружит, но союзы у них возникают только в рамках собственного вида – леший и водяница парой стать не могут. Еще Вася про растения рассказывал интересное – про цветок папоротника, адамову голову и разрыв-траву.

Костя сомневался, что о таком можно в книжке прочитать.

– Теперь ты сам можешь книжки писать, не хуже Булгакова, – улыбнулся ему Василек, впечатленный тем, как был описан шабаш в "Мастере и Маргарите", когда Костя ему прочитал этот кусок.

Это было уже в другой день, когда они проводили время дома у Кости. Погода испортилась, второй день шел противный дождь, так что на озере было мокро и противно. Ну, для Кости, конечно. Васе было все едино. Так что они лежали на полу в мансарде, Костя читал вслух, а Вася чесал и гладил кота, который проникся к нему безграничной любовью и занимал теперь вакантное место на животе у русала.

В этой идиллии все было хорошо, кроме невозможности заниматься их привычным делом. Они отвлеклись было на поцелуй, но оборвали себя под голос бабушки, позвавшей их обедать.

Они оторвались друг от друга, и Костя обнаружил руки Васи у себя в штанах.

– Идем, ба! – попытался крикнуть он, голос дал петуха.

Футболку пришлось натягивать, едва не до колен, и все равно Косте казалось, что у него на лбу все написано, вот прямо крупными буквами, светящимися.

Дед, сидевший с газетой, как ни в чем ни бывало посоветовал Косте для начала умыться холодной водой, а Васильку улыбнулся. Костя до сих пор не мог раскусить поведение деда, но, благо, что он не ставил им палки в колеса, а если была нужда подняться в мансарду, то он всегда стучался и покашливал деликатно.

За столом Вася не скупился на комплименты бабушкиной стряпне, не отказывался от добавки, но в итоге наелся так, что с непривычки едва мог пошевелиться.

– От обжорства же не умирают? – на всякий случай шепотом спросил он у Кости, пока бабушка унесла грязную посуду со стола.

– Ну, вроде бы были такие случаи в истории, но ты явно съел недостаточно, чтобы пополнить статистику, – улыбнулся ему Костя.

Сидеть на веранде, занавешенной дождевыми нитями, под звуки радио из похрипывающего приемника, которые только дополнял размеренный шорох капель по траве, было безумно уютно. Костя и дед Митя курили каждый свое, а Вася чесал снова зауютившегося на его коленях кота.

– Василий, твои не будут волноваться, если ночевать у нас останешься? – спросил дед, пряча усмешку в бороде. – А то, боюсь, по дороге тебя, не ровен час, смоет в реку, пытай потом Водяного, куда дел.

Вася с Костей переглянулись, они уже не раз обсуждали, что дед, кажется, знает больше, чем говорит.