Жаркое лето

В жаркий полдень он сидел в душных сенях своего дома и подсчитывал трудодни женского звена на прополке огородов. Спину от кадушки приятно холодило. И вдруг раздался оглушительный набат. Николай выбежал на улицу и увидел: на соседней улице, у пруда, горели дома. Знойный ветер лихо раздувал пламя. Горящие камышовые галки вились в воздухе и, переносимые горячим ветром, перелетали через десяток хат, садились на крыши, и те тотчас же вспыхивали. Особенно яростно бушевал пожар у церкви, где занялся огнем крытый сосновой дранкой конный двор. Хорошо, что лошади в это время были в поле. Пламя охватило соседние березы с грачиными гнездами. Николай побежал, не раздумывая, к пожару, увидел, как у церкви обезумевшие птицы с жалобным криком носились над гнездами с птенцами, ныряли в зловещие языки пламени, стараясь спасти своих детенышей, и сами гибли в черных тучах дыма.

Сейчас он вспомнил все это, глядя на бесконечную движущуюся толпу, и подумал: «Вот и этот военный пожар смахнул людей, словно птиц с родимых гнездовий, и несет невесть куда».

Перед Гребенкой, в поле, поезд неожиданно резко дернулся, колеса заскрежетали на рельсах, зло зашипели тормоза. Со станции донеслись отрывистые гудки паровоза.

— Воздушная тревога! — разнеслось по эшелону.

«Вот оно, началось, — обожгла горькая мысль, — до переднего края ехать еще да ехать, а враг вот он, близко, на пути встречает. Осмелел, гад!»

Поезд еще не успел остановиться, а новобранцы уже выскакивали из вагонов и, смешиваясь с толпой беженцев, увлекаемые ею, бежали подальше от железнодорожного полотна в ближайший перелесок. Слышался истошный женский крик, детский плач, лошадиный храп.

Николай бежал рядом с Михаилом, поглядывая в сторону станции, где отрывисто и зло тявкали зенитки. Вскоре они увидели: в ясном небе с запада летели на станцию девять вражеских самолетов. Длинные, сигарообразные тела бомбардировщиков поблескивали на солнце.

— Смотрите, самолеты! — закричала испуганно полногрудая блондинка, бегущая рядом с друзьями. — Сейчас станцию бомбить начнут, уж это точно... Скорее в лес, не то и нам конец.

Послышался режущий визг. Николай взглянул вверх и увидел отделяющиеся от самолетов черные точки бомб. Страшные взрывы качнули под ногами землю. Тотчас над станцией взметнулись вверх черные вихри огня и дыма.

Женщина упала рядом в неглубокую канавку, заросшую диким клевером, уткнулась лицом в ладони.

— Ой мамочка, ой убьют... — причитала она, вздрагивая всем телом.

Взрывы на станции следовали один за другим. Глухо стонала земля. Горячие струи воздуха долетали до леса, опаляя листья.

Недалеко в кустах истошно кричал ребенок. Мать его успокаивала:

— Молчи, Боря, не бойся, фашисты сюда не прилетят. Видишь, рядом бойцы, они защитят нас...

Сбросив весь смертоносный груз на станцию, фашистские стервятники развернулись на запад. В лесу сразу установилась необычайная тишина.

— Слава богу, пронесло, — сказала со вздохом беженка, поднимаясь с земли. — Нас третьи сутки бомбят, как только из Винницы тронулись. Мы поездом ехали, его сразу разбомбили... А сейчас случайным транспортом пробираемся на восток...

Было видно: станция и привокзальная часть города горели. Черный дым с багровыми языками пламени клубился над крышами зданий, над густыми липами и яблоневыми садами.

— Миша, это война!

— Вижу, друже...

Гребенку проехали только вечером. Долго ждали, пока саперы с железнодорожниками восстановят полотно, освободят от завалов пути. Быстро промелькнул вокзал с разбитым перроном, разрушенные, полусгоревшие пакгаузы. Возле дымящихся коробок зданий суетились пожарные с брандспойтами в руках. В конце перрона Николай увидел срезанные взрывом верхушки старых лип. Непривычные для глаза, пятиметровые голые стволы торчали, как люди без рук, являя печальный вид. Только на одном стволе каким-то чудом сохранился толстый нижний сук без ветвей, изогнутый и длинный, как указующий перст, направленный в сторону запада.

Николай впервые почувствовал весь ужас войны, ощутил каждой клеточкой своего тела ее горячее, смертное дыхание.

В эту ночь плохо спалось станичникам. Первая встреча с войной потрясла их. На утро под Яготином отцепили паровоз. Николай с земляками выпрыгнули из вагона, и тотчас к ним подошел капитан Буряк.

— Вот и опять задержка, — сказал он сокрушенно, — до Киева рукой подать, а нам загорать придется. — И тут же пошутил: — Хлопцы, если один из вас поднимет другого за уши, то отсюда и Киево-Печерскую лавру увидеть можно.

Все стали смотреть на запад, куда уходила стальная колея. Вдалеке виднелись белые хаты, утопающие в зелени садов, краснели крыши молочной фермы.

— Эх, хлопцы, — произнес со вздохом капитан, — если бы вы знали, что сейчас творится у меня на душе! Бачите то село? Так это ж моя Калиновка, знаменитая на весь Яготинский район, урожаями буряка славится.

Капитан с грустью глядел вдаль, и Николаю показалось, что глаза его повлажнели.

Мобилизованные присели в тени дубов в ожидании паровоза. Всем хотелось скорее попасть в Киев.