Жаркое лето сорок второго

– А для меня, как артиллериста, это говорит об очень многом, товарищ армейский комиссар. Немцы готовят штурм, и штурм этот будет осуществляться при помощи гаубиц и мортир. В этом мы убедились вместе с командующим фронтом при осмотре наших укреплений в Севастополе, а это косвенно подтверждает подлинность трофейных документов.

Оказавшись в одиночестве, Мехлис обозлился на «генеральскую мафию», он собирался биться с ней до конца, но тут ему представился путь к почетному отступлению.

– Подлинность захваченных нами документов можно установить при помощи нашей агентуры за линией фронта. Нам известно время и место, где должен пройти поезд с немецкими гаубицами, и остается только отследить, будет там движение или нет. Если вы согласны, товарищи, я сейчас же отправлю радиограмму нашим отрядам, и мы наверняка сможем узнать правду, – предложил Зинькович, и Мехлис обрадованно поддержал его.

– Действительно, это самый простой и действенный способ. Вы согласны с предложением майора Зиньковича, товарищ командующий? – двинулся «по золотому мосту отступления» Лев Захарович.

– Да, конечно, – незамедлительно откликнулся Рокоссовский, – тем более это много времени не займет, а нам надо очень многое успеть.

– А что именно? – настороженно встрепенулся Мехлис, уловивший скрытый подтекст в голосе генерала. За время, проведенное вместе с новым командующим, он научился разбираться в интонациях его речи, пусть даже не совсем чистой в отношении русского языка.

– Нам вместе с адмиралом Октябрьским необходимо разработать и утвердить график возвращения из Поти в Севастополь снарядов, мин, патронов и зенитных пушек, вывезенных из арсеналов порта в октябре прошлого года. По моим данным, вы вывезли из Севастополя больше половины его арсенала, товарищ командующий флотом. Если я не прав, то прошу меня поправить… – Рокоссовский открыл походный блокнот и вопросительно посмотрел на моряка.

Захваченный врасплох адмирал стремительно покрылся красными пятнами, а затем с трудом выдавил из себя:

– Откуда у вас эти данные?

– Согласно моим сведениям, в октябре – ноябре прошлого года транспортами из Севастополя было вывезено около 14 тысяч тонн снарядов и патронов. В Поти – 9,5 тонн снарядов, в Батуми – 3,5 тонны, которые хранятся там без движения открытым способом, на земле. Кроме этого, из Севастополя вывезено в порты Кавказа две трети зенитной артиллерии – два полка и три отдельных дивизиона. Сейчас они охраняют от налетов самолетов противника порты Туапсе, Сочи, Сухуми и Поти. Поправьте меня, товарищ адмирал, если я ошибаюсь, – выдал Рокоссовский, и в комнате повисла гробовая тишина, которую быстро разорвал вопрос-приговор Мехлиса:

– Это что такое?! Кто отдал приказ на это… вредительство?! Вы?! – гневно воскликнул первый комиссар, и его палец подобно штыку уперся в Октябрьского.

– Я… я… – нервно бормотал адмирал, отчаянно перебирая в своем мозгу приемлемые для заместителя наркома аргументы. – Была реальная угроза захвата немцами Севастополя, и я был обязан не допустить захват противником арсенала крепости, – выдавил из себя Октябрьский, чем ещё больше разозлил Мехлиса.

– Что за пораженческие настроения?! Вы что, забыли, кем вы являетесь и в чем ваша прямая обязанность?! Теперь мне многое понятно в причинах наших последних неудач в Крыму. Вы сами приняли решение о вывозе боеприпасов из Севастополя или это было коллективное решение? Кто вам дал согласие на подобные действия? Назовите фамилии! Бывший вице-адмирал Левченко принимал участие в этом решении?! – забросал адмирала вопросами Мехлис, и тот «поплыл». От вопроса об опальном адмирале Левченко Октябрьского ударило словно током. Групповой сговор сулил для него страшные неприятности, и, собрав последние силы, он взял все на себя.

– Приказ о вывозе снарядов отдавал лично я, но нарком знал и одобрял мои действия, – попытался прикрыться Кузнецовым адмирал, но сделал это весьма неудачно.

– Без санкции товарища Сталина?! Он что, не ставил Верховного Главнокомандующего в известность? Делал все это за его спиной? – моментально отреагировал Мехлис, чем окончательно добил адмирала.

– Я не знаю, – пролепетал Октябрьский, чувствуя, как мертвой хваткой смыкаются на его горле руки всесильного комиссара Мехлиса, «мучителя генералов», а теперь и адмиралов.

– Выясним, будьте спокойны, – уверил его первый комиссар, обменявшись понимающими взглядами с Зиньковичем, и адмирал обессиленно опустился на стул. В ушах шумело, пот катил градом, а в груди не хватало воздуха.

Все, кого в этой жизни несправедливо обидел адмирал Октябрьский, могли торжествовать, но не ради этого Рокоссовский затеял весь этот разговор.