Жасминовые ночи

Во время этих объяснений превосходный английский Фелипе слегка захромал. На красной атласной рубашке выступили пятна пота, от которых пахло спелыми фруктами.

Саба смотрела на мелькавшие мимо них темные деревья, на вечернее небо с первыми звездами и думала: «Вот бы его слова оказались правдой».

– Мистер Озан хорошо знает тех людей? – спросила она, хотя на самом деле ей хотелось узнать, доверяет ли ему Фелипе. Позаботится ли Озан об их безопасности?

Фелипе бросил на нее быстрый взгляд.

– Он знает здесь буквального каждого – всех полицейских, большинство немцев. Он очень влиятельный.

– Как вообще добиваются такого влияния?

– В Турции, если ты хочешь стать очень, очень влиятельным, я имею в виду действительно могущественным, ты должен крутить дела с политиками, только так, – пробормотал Фелипе. – На этой войне многие зарабатывают миллионы.

– Но ведь… – Саба опять встревожилась, но Фелипе перебил ее:

– Ладно – он очень хороший человек. Он хорошо к нам относится, а у нас есть и другие причины находиться здесь.

Автомобиль сбросил скорость, объезжая большую выбоину.

– Теперь, пожалуйста, слушай меня внимательно, – сказал Фелипе. – Я хочу еще раз пробежаться по нашему плану. Для них ты молодая турецкая певица, подружка Озана. Твои родители жили в деревне возле Ускюдара. Ты новенькая в моем ансамбле. Как называлась родная деревня твоего отца?

– Ювезли.

– Ювезли. Если кто-то спросит, нам надо это знать. Впрочем, не думаю, что это кому-нибудь интересно. Сегодня вечер знакомства с тобой – музыка, релакс. Мы неплохо проведем время. – Фелипе неуверенно улыбнулся. – Итак, мы выступим с двумя или тремя паузами – я сам решу по обстоятельствам, – а в перерывах сядем за столик, будем есть и пить. Возможно, тебя будут приглашать на танец, и это хорошо. Когда будешь танцевать, больше улыбайся и меньше говори, как можно меньше. Никто не удивится твоей робости, это нормально.

В салоне пахло потом и одеколоном Фелипе. Он потянул за свой галстук-бабочку.

– Сегодня что-то жарковато. Для осени жарковато – обычно в это время из России уже дует холодный ветер, он режет будто нож.

Он опустил стекло; в салон ворвался душистый ветерок, и Саба с удовольствием подставила свои разгоряченные щеки.

Фелипе сказал ей, чтобы она не впадала в панику, если он будет иногда исчезать. У него есть еще одна задача – составить детальный план дома и проверить, найдутся ли в той компании офицеры, небрежно хранящие вверенные им документы. Во время пауз он будет подниматься наверх под предлогом, что ему надо покурить или отлить. Если она увидит, что он ведет наверх женщину или перебрасывается солеными шутками с немцами, пусть не пугается. Ему надо казаться там своим парнем.

Маленькие огоньки, на которые они ехали, превратились в небольшую деревню. В машину вплыли запахи жареного мяса и специй, такие аппетитные, что у Сабы потекли слюнки – в суете и волнении она забыла поесть.

На краю деревни, возле кафе, освещенного керосиновой лампой, группа пожилых мужчин пила кофе. Чуть дальше, под шпалерой, увитой виноградом и жасмином, ужинала семья. Молодая женщина держала на коленях ребенка. Возле молодого мужчины стоял карапуз. Ослик жевал с довольным видом пучок свежих зеленых листьев. Эти люди жили в мире друг с другом и с окружающими.

– У них счастливый вид, – сказала она Фелипе. В этот момент семейное счастье показалось ей самой завидной вещью в жизни.

– Да. – Он нажал на педаль газа.

Внезапно она сообразила, что ничего не знает о личной жизни Фелипе. Обычно он не распространялся о себе, и они говорили о других вещах – о музыке, которая им нравилась, о планах на будущее, о музыкантах. Минуты настоящей близости наступали, когда он аккомпанировал ей на гитаре.

– Фелипе, тебе нравится такая работа? – спросила она. – Ну, понимаешь… та, другая работа в доме немцев… не музыка.

Она до сих пор не могла произнести слово «шпионить» – оно казалось ей надуманным, словно детская игра «понарошку», или, пожалуй, слишком пугающим, чтобы произносить его вслух.

– Нет. – Огоньки на приборной доске окрасили его лицо в зеленый цвет. – Нет! Мне это очень не нравится, но я все равно делаю. Мистер Клив сказал, что наш агент Йенке располагает важной информацией – и мне этого достаточно. Мы… – Внезапно он замолчал, потом тихо пробормотал: – Ненавижу я проклятых наци – я бы всех их перевешал.

В машине воцарилось гнетущее молчание. Саба не знала, что и думать. Потом Фелипе опять заговорил.

– У меня была жена… в Берлине… ее звали Рахиль. Красавица. Еврейка. У нас была дочка Наоми – такая же милая, как и мать, очень музыкальная. Ты чуточку похожа на нее.

– Пожалуйста, не надо… если тебе тяжело… Прости.

– Нет. Нет. Все в порядке. Надо было рассказать тебе об этом раньше. Я уехал на полгода на гастроли с ансамблем. Барселона, Франция, Мадрид. Все замечательно, ну, ты понимаешь. Вернулся в Берлин. Привез много подарков. – Он отпустил руль и развел руки, показывая, сколько всего привез. – Моя семья исчезла, квартира была разгромлена.