Жасминовые ночи

Мальчишка что-то увлеченно лопотал, тряся черными кудряшками. Он сунул в руку Дома горсть грязных фишек и, показывая на темные клетки, гримасничал и закатывал глаза, описывая ужасные несчастья, которые обрушатся на голову игрока, если одна из его фишек попадет туда. Светлые клетки были, понятное дело, счастливыми, и лицо Ибрагима сделалось таинственным и спокойным, когда он добрался до них. Глядя на его радость, Дом тоже повеселел. Один раз он заметил явное мошенничество – с невозмутимым лицом мальчишка переставил одну фишку через черную клетку, но, впрочем, тут же передвинул ее назад, вероятно, боясь прогневить богов. После этого Дом решил научить его древней индийской игре «Змеи и лестницы» и нарисовал доску на листке бумаги. Ибрагим с жадным интересом подался к нему; его лицо светилось от радостного ожидания. Но грифель в карандаше безнадежно крошился, и мальчуган разочарованно вздохнул. Другого не было.

Какое-то время они молча смотрели на эту катастрофу, но потом на лице Ибрагима появилось странное выражение. Он приложил пальцы к губам, как бы призывая Дома молчать, покосился на вход и выбежал на улицу.

Минут через десять он вернулся, запыхавшийся. Сел на матрас и достал из кармана что-то, завернутое в грязную тряпку. В ней лежали часы Дома с разбитым стеклом, маленький компас в кожаном футляре и ручка, которую ему подарила Саба. В другую тряпку Ибрагим завернул три флакончика – таблетки для очистки воды, соль и бензедрин-амфетамин. Стандартный набор выживания пилота. Мальчик аккуратно положил все это на глиняный пол.

С бесстрастным выражением Ибрагим смотрел, как Дом схватил ручку, радуясь, что снова держит ее в руках. Потом Дом положил ручку, сунул указательный палец между двумя слоями кожи и нащупал там двадцать египетских фунтов, которые выдавались пилотам на случай непредвиденной посадки. Они лежали на месте.

О часах Дом не заботился. Ему была важна ручка. И деньги – он вздохнул с облегчением, потому что мог теперь отблагодарить гостеприимную семью. Решив, что потом подумает, когда их отдать, он сунул деньги под подушку.

День закончился, на западе разлился кровавый закат, когда заблеяли возвращавшиеся козы и тускло зазвякали их бубенчики. Когда в шатер вошел отец мальчика, Дом нарисовал в блокноте море и выразительно ткнул себе в грудь пальцем. Мальчишка опечалился, но Карим был явно доволен. Еще больше он обрадовался, когда Дом отдал ему деньги, шесть фунтов, и постучал себя по груди, показывая, как он благодарен. Он был обязан им жизнью, а теперь рассчитывал с их помощью добраться до своих. Если, конечно, случайно не подорвется на мине.

Глава 46

Когда Озан приехал в следующий раз, он велел шоферу не выключать мотор.

– Послушай меня. – Пронзительные, черные глаза сверкнули из дверей на Сабу. – Я думал о нашем предыдущем разговоре и хочу сделать тебе предложение, которое покажется тебе жестоким. Но я человек бизнеса, я должен подготовить шоу и хочу, чтобы ты в нем участвовала. Если ты согласишься, я помогу тебе его найти, а если он погиб, – на этот раз Озан говорил без обиняков, – ты узнаешь об этом. – И он снова сверкнул глазами.

Было восемь утра. Она не успела одеться и стояла перед ним в ночной рубашке. Это ужасно ее злило, она непроизвольно прикрывала грудь, хотя в эти минуты ей хотелось совершить в ответ нечто яростное, например заорать или изо всех сил ударить его по лицу. Его циничное предложение собрало в себе все, что она уже стала ненавидеть в шоу-бизнесе, – его дешевые, оловянные ценности, эгоизм, стремление продержаться любой ценой, как бы это ни вредило другим людям.

– Это бессовестный шантаж, – заявила она.

– Да, – согласился Озан, украдкой разглядывая ее. – Завтра я вернусь, и ты скажешь мне свой ответ. У тебя есть сутки на размышление.

– Не трудитесь и не приезжайте, – в бешенстве закричала она. – Глупый человек, его уже искали. Он погиб, а я улетаю домой. Мне прислали билет еще на прошлой неделе.

Хлопнула дверь. Он ушел, а она накинула на себя дождевик и, рыдая от ярости, побрела к Нилу. Автомобили, извозчики, ослики с тележками спешили мимо нее, обдавая ее чулки грязными брызгами. Переходя через улицы, уворачиваясь от машин, не обращая внимания на свист из проезжавшего мимо армейского грузовика, она думала лишь об одном: Озан такой же циничный и противный, как все остальные. Его предложение было грязным и низким: она должна была петь, чтобы Озан выяснил, жив Доминик или нет.