Жасминовый дым

Поразительная приписка! Все эти поблёкшие, строго пронумерованные страницы дела немедленно обретают живую достоверность: ведь вот же, – думаешь, – был тот январский вечер, была деревенская, скованная морозом тишина, ранние сумерки и синеватые сугробы за окном, когда в пятом часу молодая женщина девятнадцати лет, написав свои стихи, ощутила движение времени и решила обозначить его. Не только – днём и часом, но и – минутой. Ибо драгоценная та минута определила её судьбу.

Могла ли она догадаться – какую?.. Предположить арест, душную переполненную камеру, муку неопределённости – всё из-за «своего Филиппа», и, наконец, его внезапную, непонятную гибель в тюремном дворе?.. Вряд ли, хотя время было жестоко-переменчивое; сегодня казак с клинком на коне, а завтра – в бурьяне, с перерубленным горлом… Вряд ли, потому что полюбила самозабвенно, то есть себя забыв, бесстрашно отдав себя его судьбе, став для него, знаменитого казака Миронова, солнцем, ветром и звёздным небом… Ведь написал же он ей в тяжкий миг своей жизни: «… Если б не ты, моя Надя, я отрёкся бы жить ».

Тяжела разлука

Неисповедимы пути. Непредсказуемы встречи.

Был сентябрь 1918 года.

На Хопре, под хутором Сенным, после боя с белоказаками мироновцы взяли в плен двух медсестёр. Одну из них звали Надей, и было ей восемнадцать лет. Их отвели к штабу, в казачьем курене расположенному. Запомнился ей на всю жизнь этот курень, плетнём огороженный, с цветущими мальвами в палисаднике и тяжёлым золотистым подсолнухом. А ещё – арбуз, который дала им хозяйка хаты, да домашний хлеб. Потом увидели пленницы группу людей, идущих по пыльной улице, – шумный говор, весёлый смех. Впереди – подтянутый, стройный, в скрипучих ремнях, чёрные усы торчат. Миронов. Тот самый, чью голову генерал Краснов оценил в сорок тысяч. Красивая голова. Гордая.

– Плохи у Краснова дела, – сказал Миронов, усмехнувшись, – раз таких молоденьких на службу берёт.

Предложил:

– Хотите, через фронт переправим, к родителям?

Заколебались.

– А может, у нас останетесь? Грамоте умеете?

В штабе оказалась вакансия письмоводителя. Почему она согласилась? Из легкомыслия? Да нет, серьёзной, начитанной была. В медсестры к белоказакам попала случайно – устроилась работницей на «питательный пункт», а её заставили смотреть за ранеными. Ну, а тут было другое. Не кто-нибудь, сам Миронов предлагал, знаменитость. О нём говорили по обе стороны фронта. Магнетического обаяния человек!

…В детстве и позже я была страшной фантазёркой, – объяснит она потом «своему Филиппу» в одном из писем. – Мне было достаточно притаиться где-нибудь в уголке, чтобы начать создавать свой чудесный мир. Было странно чувствовать, когда от неосторожного прикосновения посторонних кончалась моя сказка… Ты теперь моя сказка… В тебе есть черты, о которых можно прочесть в былинах… В тебе воплощаются неясные мечты мои.