Жасминовый дым

Разрубленный узел

Странное происходит с Мироновым. Вдруг отзывают его с Дона, направляют на Западный фронт – бездействующий. Зачем? И назначает его Председатель Реввоенсовета Лев Троцкий не кем-нибудь – командующим Брест-Литовской армией. Почётная ссылка?

Ещё не взят Новочеркасск, а Троцкий торопится доложить Москве о победе на Дону, о том, как укрепляется в станицах советская власть. Как? Арестами тех, кто, поверив воззваниям Миронова, сложил оружие. Конфискацией их земли. Расселением на этой земле крестьян, привезённых из Центральной России. Запретом казацких ярмарок. Запретом самих слов «станица» и «казак». И даже – запретом лампасов на шароварах. Всё казацкое решено было вытравить из обихода, а тех, кто не согласится, депортировать в центральные губернии. Рассеять как пыль!

Такова была установка так называемого Донбюро, руководящего органа, возглавляемого большевиком С.Сырцовым, убеждённым в том, что любой казак, даже бросивший воевать, в душе своей враг советской власти. А с врагом нечего миндальничать. Любое попустительство – преступно.

Знал, конечно, Лев Давыдович, зачем загонял импульсивного Миронова в белорусские леса – чтоб не мешал перекраивать казачью жизнь на большевистский манер. Точно рассчитал. Томился Миронов в Минске, а затем в Орше и Смоленске, не зная донских новостей, тосковал по оставленной Наде.

…Штаб армии переходит в Орщу, – записывал он в дневнике . – Досадно, ведь теперь Наде сложнее ехать сюда… Сегодня видел её во сне при скверных обстоятельствах. Как бы что не случилось?

…Как мне стало легко, когда сказал я себе и всему свету: «Надя моя жена!» Как я рад, что она не будет чувствовать себя одинокою в минуты, когда должна будет стать матерью нашего ребёнка…

…И как теперь досадно, обидно, что у меня нет карточки Нади!

…Сижу, подшиваю бумаги, а мысль бродит с Надею… Неожиданно вспомнил ночное нападение на хутор Роговской, когда она… шла через хутор… и уже свистели пули, трещали пулемёты…

…Вот письмо её: «Как мне тяжело без тебя! – пишет Надя. – Если можно, возьми меня к себе…» Мысль, останови свой полет и жди Надю!.. Милый сад – сказка!.. Садовник, присыпь дорожки песком, убери случайный сор, освежи цветы, поправь гряды. Идёт она – идёт милая, родная, единственная, Госпожа и хозяйка твоя!

Она ехала к нему в Смоленск повидаться – в переполненных поездах, в давке и ругани. Ехала долго, мучительно, с изматывающими остановками. На одной станции вышла на перрон, увидела чей-то встречный поезд из нескольких вагонов. Спросила: чей? А ей: «Да командарма Миронова». Кинулась туда – он! Глаза блестят, походка упругая. Ахнул: «Наденька, ты?!»

Да-да, вызвали в Москву, объяснил он. Новое назначение. Да ты-то как здесь? Что на Дону?

Ах, Филипп Кузьмич, скверно на Дону, шёпотом рассказывала ему Надя. Пока тебя держали в белорусских лесах, взбунтовались казаки, Деникин как с цепи сорвался – одну станицу за другой берёт. Конница Мамонтова у него впереди – нет ей удержу. Видно, Филипп Кузьмич, снова ты большевикам нужен.

Такой была эта нечаянная встреча, такую узнал Миронов правду о Доне. Но – не всю правду.

В уголовном деле подшит документ потрясающей силы – свидетельство очевидца, бывшего члена Казачьего Отдела ВЦИК М. Данилова.