Жасминовый дым

– Я бы согласился, да у директора свободных ставок нет, так мне сказали.

– А вот мы вдвоём коллективно попросим, – Татьяна, смеясь, кивнула в сторону Анны, – сразу ставка найдётся. Так ведь?

Но Анна не поддержала подругу, смотрела, досадливо морщась, на тускнеющее вечернее море, на пляску крикливых чаек, и Юрик, нащупав сотенную в кармане плаща, смяв её в кулаке, спросил:

– Мне кажется, Анна, мы с вами уже где-то виделись.

– Вам показалось. Дело в том, что у меня среднестатистическая внешность, мне однажды об этом муж сказал. Поэтому вы меня с кем-то и спутали.

«Отдать сейчас её деньги? – колебался Юрик. – С гонором женщина, обидится ведь. Да и подруга рядом».

Уходя с пляжа, обойдя стороной административный корпус и будочку охранника у ворот, – к известному здесь лазу в заборе, поднимаясь по узкой извилистой улице к шумному перекрёстку, который пересекали натужно гудящие на подъёме маршрутки, Юрик терзался мыслью: как отдать ненавистную сотенную? Подбросить Анне в окно? Войти в номер и вручить ей, как повестку в суд? Дверь-то он запомнил – в конце коридора, направо, номер три.

В тесной «газели» сидячие места были заняты. Его, стоявшего у входа, мотало на поворотах, и только после того как миновали скопище сверкающих автомобилей у подъезда многоэтажной гостиницы, Платановую аллею с музыкальным фонтаном и празднично фланировавшей вокруг него толпой, маршрутка, наконец, разгрузилась, Юрику удалось сесть. Он смотрел в окно на гуляющую публику, на любителей коктейлей под полосатыми тентами, на уверенных в себе владельцев красивых автомобилей, захлопывавших дверцы с громким щелчком, похожим на одиночные выстрелы, а видел другое: вот он за рулём белой «тойоты» с открытым верхом подкатывает к увитому плющом длинному двухэтажному дому, давно обветшавшему особняку, а теперь – коммунальному обиталищу множества жильцов. Там его ждёт на широком крыльце, выщербленном до красных кирпичей, маменька Лизавета, киоскёрша с Первой Виноградной улицы. Юрик ловко тормозит у нижней ступеньки, выходит, огибая автомобиль, распахивает правую дверцу, протягивая руку девушке в белом. И – поднимается с ней к маменьке, промокающей кружевным платочком повлажневшие глаза.

Он вышел на Бытхе, поднялся по отблёскивающему в свете фонарей крутому серпантину мимо диких зарослей жёлтой акации к своему дому. Его окна, обрамлённые змеистыми стеблями плюща, скрывавшими давно осыпавшуюся штукатурку, отбрасывали лимонный свет на листву старого платана, на дощатый стол и сидевших за ним соседей, как всегда, галдевших о чём-то под звяк стаканов. Дверь в комнату в конце длинного коридора, где Юрик обитал с маменькой, была распахнута, что означало: его давно ждут. Перешагнув порог, он услышал привычно-крикливый маменькин голос:

– Опять где-то допоздна шлялся!

«Так, начинается». Он знал: надо, повесив плащ на гвоздь, остановиться у притолоки, понуриться и виновато молчать до тех пор, пока маменька не выговорится. Она должна вспомнить, как нянчилась с ним все двадцать лет, надеясь: вырастет, станет кормильцем, – а он вырос тюхой, ни на одной работе не может закрепиться, освоить какую-нибудь специальность; не по маминым же следам идти, в газетном киоске сидеть – не мужское это дело. Тут глаза её всегда влажнеют, а крашенные хной кудряшки кажутся особенно жалкими, и во всей её щуплой фигурке, примостившейся в углу старого продавленного дивана, чудится что-то птичье. Как-то в парке он видел ворону с подбитым, волочившимся по траве крылом – именно на неё походила маменька в заключительные минуты своих исповедей. Этого зрелища Юрик обычно не выдерживал, с застрявшим в горле комком уходил к себе, в отгороженный громоздким шкафом угол, плюхался на жалобно взвизгивавшую панцирную кровать. И – угрюмо молчал.

На этот раз маменька исповедовалась недолго, перебив себя сообщением:

– Тебе работу нашли – курьером в редакцию «Сочинские зори». Помнишь журналиста, он у тебя газеты покупал, когда ты за меня в киоске сидел? Весёлый такой. Просил завтра зайти.

Она громко высморкалась и добавила:

– Может, хоть там денег заработаешь, а то у меня совсем кончились. Даже те, что я в долг у соседей взяла.

Сорвался Юрик с кровати, кинулся к плащу, вытащил из кармана смятую сторублёвку, вложив её в горячую костистую руку испуганной маменьки:

– На, только не хнычь.

– Откуда это?

– На рынке мандарины сгружал.

3

День второй прошёл в суете. Юрик приехал в редакцию, где постоянный мамин клиент Андрей Сергеевич Касьянкин, улыбчиво щурясь, водил его по кабинетам, провозглашая в каждом с шутливым пафосом:

– Знакомьтесь: почтовый голубь, умеющий летать по нашему курортному мегаполису с курьерской скоростью!