Жасминовый дым

– Я и сама зажмуривалась. Боялась привыкнуть.

– А сейчас не боишься?

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты не только мой. А ещё и Татьянин. Причём – временно.

И, засмеявшись, добавила, посмотрев на его белёсый растрёпанный чуб, слегка сдвинутые рыжеватые брови и наивно вопрошающие глаза:

– Ты наш общий мастер по прибиванию полочек. Гордый мастер, не берущий денег.

Задумался Юрик, разглядывая её лицо – его нежный овал, полузакрытые глаза, серебристую каплю серёжки в розовом ухе. Спросил:

– А вы с Татьяной в самом деле меня любите?

И опять она засмеялась.

– Конечно же, любим. Так же, как, например, вот это море, когда оно не штормит и цвет у него отдаёт в голубизну, под цвет твоих глаз. Или – ветер, когда он ласковый и тёплый. Или – нежную музыку. Ты когда-нибудь слушал Вивальди?

– И мужей своих любите? – не ответив на её вопрос, допытывался Юрик.

– И мужей тоже. Но там любовь немного другая.

– Какая?

Она поднялась на локоть и, уже без улыбки, сказала строго:

– Ну, хватит вопросов, тебе пора. Мальчишки наши сейчас прибегут после музыки.

На третий день (это был канун их отъезда) он привёз им увесистую сумку с фруктами, еле протиснувшись с ней через лаз в заборе. Хотя можно было пройти и через ворота – в первой половине дня дежурные в будке не требовали документов, ограничиваясь вопросом: «К кому?» Но врать Юрик не любил, всего же привратнику не объяснишь. Поэтому он пересёк парк по тропам, петляющим меж замшелыми стволами старых тополей и кустами жёлтой акации, вышел к беседке, откуда хорошо просматривался пляж. Убедившись, что Анна с Татьяной там, пошёл к ним. И чем ближе подходил, тем острее чувствовал, как свеж и упруг ветер с моря, как дороги ему вот эти две женщины, стоявшие у кромки прибоя, подставив лица последнему теплу осеннего солнца. И их мальчишки, строившие громоздкую башню из крупной гальки, сегодня казались ему частью его окаянной жизни, которая, как он был уверен, наконец-то обрела смысл.

Ему были рады. Его обласкали взглядами и словами. Татьяна извлекла из сумки большую грушу, но есть не стала – немытая. Понюхав, положила обратно. Анна спросила, сколько всё это стоит.

– Это мой вам гостинец.

– Да ты нам столько гостинцев перетаскал, и за всё ведь платил.

– Я нормально зарабатываю.

– Может, тогда заодно отнесёшь сумку в мой номер? Уходить от солнышка не хочется.

Юрик взял у Анны ключ с пластмассовой биркой, пересёк пляж, поднялся мимо так и не убранного лежака по ступенькам, открыл тяжёлую дверь и чуть было не поздоровался с фикусом в кадке, за которым ему померещилась баба Глаша. Он прошёл в конец коридора, не заметив под лестницей приоткрытую дверцу подсобки, откуда его и увидела дальнозоркая Глафира Львовна. Она проследила, как он неуверенными движениями пытался попасть ключом в замочную скважину, как, наконец, вошёл, оставив ключ в дверях.

Глафира Львовна была не только ревнительницей чистоты, она любила смотреть фильмы про умных сыщиков. Поэтому, вооружившись шваброй, подкралась к двери номер три. Приникнув к ней ухом, уловила там, в комнате, какие-то шорохи и стуки, и даже – шум воды из открытого крана, и сразу всё поняла: «Ключ украл!.. И сейчас – грабит!.. А воду пустил, чтоб следы смыть!..» Она решительно повернула ключ, замкнув дверь, для верности прислонила к ней швабру и прошмыгнула на второй этаж, в пустовавшую в этот час комнату дежурного врача. К телефону.

Наряд милиции, чьё отделение располагалось по соседству с санаторием, в Третьем Садовом переулке, круто сбегавшем к морю, прибыл минут через пять. Пешком. Сержант Пётр Жмайло, невысокий крепыш с быстрым, впивающимся во всё окружающее взглядом появился в коридоре в сопровождении рослого рядового Василия Петренко, застав бабу Глашу у дверей третьего номера. Прижимая швабру к дверям, она кричала кому-то, кто изнутри глухим, надорванным голосом просил выпустить его:

– Не пущу вора! Девок морочил, чтоб обокрасть, теперь отвечай перед законом!

Увидев людей в форме, она заголосила:

– Берите его, граждане милиционеры!

– Спокойно, гражданочка! Сейчас разберёмся.

И понизив голос, Пётр Жмайло спросил Глафиру Львовну:

– Он вооружён?

– Не знаю. Наверное. В белом плаще ходит.

– В белом? А под плащом что? Тоже не знаете?

Сержант отшатнулся от дверного косяка, как полагается в случае особой опасности, расстегнул кобуру и, вытащив пистолет, на всякий случай угрожающе крикнул:

– Эй, ты там, оружие на пол! Слышишь? Стрелять буду без предупреждения!

Сержанту недавно исполнилось двадцать два, он после срочной уже почти год служил в милиции и всё ещё считался необстрелянным новичком, так как никого, кроме пьяных дебоширов, не задерживал. Сейчас, судя по всему, возникла история, чреватая перестрелкой, а может быть, даже кровью. Об этом свидетельствовала наступившая вдруг гнетущая тишина.