Жасминовый дым

Выпустив его, она услышала в гулком лестничном пролёте, как он поздоровался с пожилой соседкой, гремевшей ключами у почтовых ящиков, и, захлопнув дверь, побежала к окну. Дурашливо накинув на голову тюлевую штору, почти укутавшись в неё, Аля, дождавшись, когда Олег пойдёт мимо, смеясь, махала ему рукой, уверенная: теперь он всю неделю будет помнить её в белом. И, может быть, перед сном, закрыв глаза, вспомнит её улыбку с забавной ямочкой на щеке.

2

Но помнил Олег об Але, о том, как она улыбалась ему из окна второго этажа, минуты полторы, не больше. Выбросив пакет в мусорный контейнер, он ускорил шаг, миновал гастроном и аптеку, пересёк старый парк, напряжённо присматриваясь к сновавшим в кустах породистым псам, спущенным с поводков их гуляющими хозяевами. И то, что исподволь томило, приглушённое разговорами с Алей, сейчас, как огнём, охватило его всего тревожным предчувствием.

Снова, в который раз за последние месяцы, Олег стал тасовать эпизоды уголовного дела, в котором был главным свидетелем обвинения, мучая себя бесполезным теперь вопросом: ну почему, почему он не спохватился вовремя, не рассчитал, не предположил, не убедил тех, кто год назад его торопил, из-за чего в этой проклятой спешке дело только внешне оказалось логично выстроенным, а на самом деле таило в себе возможность позорного провала. А значит, и катастрофического завершения его невидимой тайной жизни, его негласной, а потому особенно завораживающей карьеры.

Олег запрыгнул в полупустой троллейбус, идущий к метро, и, взглянув на часы, с некоторым облегчением отметил: к назначенному времени успевает. Непонятно, что ему могут посоветовать там, куда он сейчас торопился, но ехал-то он не столько за советом, сколько за бодрящим ощущением: нет, я не один, со мной они, немногословные и решительные, про чью подлинную жизнь не догадываются ни их жёны, ни дети.

На метро Олег доехал до «Октябрьской», по переходу вышел к высотке – сизовато-серому четырёхграннику, в стёклах которого отражался многоцветный поток машин, замедляющих здесь, у светофора, свой бег. В просторном холле долго ждал лифта, разглядывая толпу, изучавшую расположение офисов на обширном табло. Роящиеся вокруг лица раздражали его. У них были другие заботы – сиюминутно-мелочные, неинтересные, какие-то муравьиноподобные! В этом Олег был убеждён, потому что его подлинная жизнь, о которой ни Аля, ни сестра, ни работники его фирмы совершенно ничего не знали, по сравнению с обыденной жизнью вот этих, столпившихся в лифтовом холле, была особенной. Можно сказать – героической. И, завидуя рутинному спокойствию стоящих вокруг него людей, он в то же время презирал их.

На одиннадцатом этаже Олег привычно свернул в длинный сумрачный коридор, нашёл знакомую, отливающую бронзой вывеску «Строймонтажинвест», нажал кнопку, вмонтированную в ребристый пластмассовый квадрат. В нём что-то булькнуло, и требовательный мужской голос произнёс:

– Говорите!

– Рябикин к Сёмину.

Молчание длилось не больше десяти секунд, затем раздался щелчок, и дверь словно бы освобождённо вздохнула. Толкнув её, Олег вошёл. Здесь всё было как всегда: в тесной приёмной за столом – рослый человек в пиджаке и приспущенном галстуке, придавленная рукой газета с неразгаданным до конца кроссвордом, куча окурков в пепельнице. Кивнув Рябикину, дежурный внимательно, с оттенком неодобрения пронаблюдал, как Олег снимал модное пальто и фуражку, одёргивал серебристо-серую кофту с расходящимся у подбородка воротником на молнии, как перебрасывал на другое плечо ремешок сумки. «Ну и работёнка у мужика!» – перехватив его взгляд, подумал про него Олег с насмешливым раздражением, направляясь к начальственной двери.

В кабинете у Сёмина валялся в кожаном кресле такой же кроссворд, такая же на столе была пепельница, вулканически извергающая груду окурков, да ещё высилась пирамида потёртых папок с завязками и синим пятном светился экран компьютера. Пиджак Сёмина висел на спинке стула, галстук приспущен, рукава светло-полосатой сорочки подвёрнуты до локтей – ему, плотно сбитому, словно вырубленному из одного сучковатого куска дерева, всегда было жарко. Дощёлкав на клавиатуре фразу, он поднялся, обойдя стол, крепко тряхнул руку Рябикина.

– Не закуришь? – спросил, пересев за журнальный столик, под висевшую на стене карту Москвы, и усадив Олега в соседнее кресло. – Так и не втянулся? Молодец, долго проживёшь.

И немедленно окутался сигаретным дымом.

– Тебе сейчас двадцать семь? Двадцать восемь? Всё впереди. Ну, колись, какая у тебя тревога?

Сладко щурясь, Сёмин острым взглядом прощупывал сумрачное лицо Рябикина, пришедшего, судя по всему, с каким-то сюрпризом.

– Суд по делу Сергиенковой будет в понедельник. Ну, помните, Андрей Владленович, начальницу из префектуры, она отвечала за культуру. Взятку у меня выманила. Так вот есть предчувствие, что дело может забуксовать.