Жатва

Утром, перед тем как принять душ, Мэл решил отдать свои деревенские шмотки в стирку. В номере отеля для этого бы специальный лючок. Вернее, их было два. Несколько минут Мэл пытался понять, следует ли сложить одежду в тот, на котором было изображено нечто вроде восходящего солнца, или в тот, на котором красовался символ, напоминающий опрокинутый полумесяц. Так ни до чего не додумавшись, он выбрал «солнце». Открыл лючок и обнаружил за ним пустую, мягко подсвеченную нишу. Засунул в нее одежду и уникроссы. Раздался звонкий щелчок и басовитое гудение. Нехорошее предчувствие сжало сердце Мэла. Он рванул лючок на себя… В нише было пусто. Ясное дело – это была ниша утилизации. Чего и следовало ожидать. Кто же станет терпеть в чистой, почти стерильной гостинице, такую рванину?.. Хорошо хоть, в карманах ничего не оставил. Мэл обескураженно вернулся в комнату, уселся на кровать. Несколько минут он пытался сообразить, как ему теперь быть. Не оставаться же нагишом! На всякий случай он решил заглянуть во вторую нишу. И не ошибся – в ней обнаружился какой-то сверток… Упаковка сама развернулась у Мэла в руках и рассыпалась медленно тающими искрами. Этот фокус с самоликвидирующейся упаковкой был ему в новинку, содержимое свертка удивило его куда больше.

Мэл с детства привык одеваться скромно. Родители редко покупали обновку. Когда Мэл подрос, то стал донашивать штаны и рубашки выросшего из них старшего брата. Потом отчим приспособил робоприслугу к швейному и сапожному делу. Одежка и обувка у нее выходила малоизящная, но крепкая и удобная. Неудивительно, что теперь Мэл как баран на новые ворота уставился на голубую рубаху навыпуск, с изображением то ли акулы, то ли дельфина, зауженные сиреневые штаны до колен с нелепыми накладными карманами, торчащими по бокам, будто слоновьи уши, и лиловые сандалеты с золотыми застежками. Нелепее всего оказалась шляпа, напоминающая диафрагму переходника между отсеками пищепровода. Мэл решил, что не наденет ее ни за какие коврижки. Хорошо, хоть очки оказались без всяких вычурностей и излишеств. Одевшись, он полюбовался на себя в зеркале прихожей. Порадовался, что никого из деревенских здесь не встретит. Не по карману им «Жатва». А среди туристов он в таком наряде растворится, как сахар в кипятке. Пора было выходить наружу. Вытащив из рюкзака кальстан и удостоверение личности, Мэл сунул их в карманы штанов. Прихватив очки, покинул номер и подошел к стойке портье.

– Скажите, есть ли здесь что-нибудь интересное?..

– Для молодого человека вашего возраста я бы порекомендовал «Звездный дворец».

– Спасибо… А как туда попасть?

– Очень просто! Встаньте на травалатор, который движется в направлении «Звездного дворца», и он вас доставит куда следует.

Нужный самодвижущийся тротуар Мэл обнаружил легко и через полчаса оказался в подземной части громадного здания. По мере того как травалатор уносил его вниз, с этажа на этаж, Мэл с удивлением читал вспыхивающие над головой надписи: АЖ № 323. ЖАТВА – БЕРЛИН – ПАРИЖ: 13 ЧАСОВ 10 МИНУТ. РА № 18. ЖАТВА – КАИР – МЕЛЬБУРН: 3 ЧАСА 30 МИНУТ. ЛЛ № 56. ЖАТВА – ОРБИС – ЗАЛИВ РАДУГИ – МОРЕ ДОЖДЕЙ – АПЕННИНЫ – МОРЕ ОБЛАКОВ – ЮЖНЫЙ ПОЛЮС: 1 ЧАС 25 МИНУТ.

Последнее показалось Мэлу самым интересным, и он сошел на минус третьем этаже, который оказался воздушной галереей, висящей над ярко освещенным тоннелем. В тоннеле покоилось нечто, похожее на серебристо-белую рыбу с конической головой и алыми, вытянутыми по всей длине тела, растопыренными плавниками. Плавной дугой тоннель поднимался к своду, постепенно переходя в жерло исполинской вертикальной трубы, откуда тянуло горячим сквозняком и запахом разогретого металла. В спине «рыбы» зияли гостеприимно распахнутые люки, к которым с галереи вели широкие трапы. Возле люков стояли девушки в красивой форме и приветливо улыбались спускающимся внутрь людям, помогая детям и пожилым.

Похоже, это был какой-то аттракцион. Как успел заметить Мэл, прежде чем спуститься в «рыбу», люди подходили к череде стеклянных пузырей, что висели посреди галереи, совали в них головы, громко произносили что-то и спокойно направлялись к трапам. Они все шли и шли, а Мэл стоял и смотрел, не зная, на что решиться. Мимо него промчалась стайка юных девушек, пестрых, словно тропические рыбки. У одной из них, белозубой мулатки, на ходу раскрылась сумочка, откуда посыпались, сверкая золотом и кармином, какие-то женские безделушки.

Девушка охнула, бросилась было собирать, но подружки окликнули ее, и она, махнув смуглой рукой, последовала за ними. Мэл нагнулся, подобрал несколько предметов – золотой цилиндрик, красную с серебром плоскую коробочку, крохотную книжицу – и сунул их в карман, сам не зная зачем. Едва он успел разогнуться, как на него, чудом не сбив с ног, налетел мужчина, одетый в пышный, попугайской расцветки костюм.

– Ох, простите, бога ради! – пробормотал торопыга, уставясь сквозь него невидящим взором.