Жаворонок Теклы (СИ)

— Господи, Айвар, ты меня держишь за бытового инвалида? Я отлично знаю, что такое жизнь в африканском захолустье. Так что не беспокойся, наша с тобой любовная лодка об это не разобьется. Кашу я тебе с утра оставлю, поешь, когда выспишься. Днем, если захочется, еще чего-нибудь перехватишь, а потом я вернусь, наведу порядок и пообедаем как следует.

— Налия, а на руках ты меня еще не собралась носить? — прервал ее Айвар, нахмурившись. — Я здесь как-то жил и сам справлялся, так что не надо разговаривать со мной как с ребенком или совсем безнадежным, у которого все потребности сводятся к еде.

— А что тут такого? Тебе надо есть, иначе организм с этой дрянью не справится. Айвар, жизнь — это не только борьба, странствия и стихи, но и еда, и рынок, и цирюльня, и баня, и еще много всяких приземленных вещей. Ты разве не этому учил своих больных?

Айвар, ничего не ответив, лег и очень скоро впал в забытье. То, что они за весь вечер не обменялись с женой ни одним нежным словом или лаской, не казалось ему странным. В конце концов Налию тоже можно понять: она рассчитывала вернуться домой к надежному мужу и мирной жизни, которую еще не поздно было выправить, а не к выжженному полю.

Он не знал, что жена долго не могла уснуть, с тревогой слушала его неровное дыхание и время от времени повторяла шепотом: «Что же ты наделал, бедный мой, что же ты наделал…»

Порой она бережно дотрагивалась до его плеч, перебирала волосы, в которых все скорее прибавлялась седина, утирала капли испарины под воротом рубашки.

13. Вкус винограда

На рассвете, когда Айвар проснулся, Налия поначалу пришла в ужас. Это скорее напоминало переход из обморока в сумеречное состояние. Его открытые глаза словно ничего вокруг не узнавали, дыхание было прерывистым, он бессмысленно подергивал плечами и коленями, челюсти издавали жуткое лязганье. На миг женщине показалось, что он уже не вернется из этого искаженного темного зазеркалья, но затем в его движениях появилась какая-то осмысленность, и поняв, что он хотел, Налия дала ему таблетки и обильного питья. После этого Айвар стал дышать легче и взгляд понемногу прояснился, хотя равновесие ему было трудно удерживать. Кое-как он встал с постели и даже попытался успокоить жену, которая бестолково металась, не зная как быть дальше. Айвар отказался от ведра и не позволил ей идти с ним во двор, заверив, что всегда возвращался целым и невредимым. Она невольно и горько усмехнулась.

Когда он вошел в дом, его умытое ледяной водой лицо выглядело уже вполне осмысленным. Налия за это время поставила кашу вариться в очаге.

— Не пугайся, я всегда по утрам тяжело в себя прихожу, — сказал Айвар и даже попытался улыбнуться. — Слава богу, у меня внутри уже есть какой-то личный навигатор, который не дает сбиться с пути, во всех смыслах.

— Ладно, ты ложись, поспи еще, — ответила жена, осторожно коснувшись его руки. — Котелок я во что-нибудь заверну, чтобы не остыл, поешь сразу как проснешься. Отдыхай, тебе теперь будет легче, я обещаю…

То ли из-за ее напутствия, то ли из-за неожиданного дара в виде пары часов неторопливого сна, Айвару действительно было лучше, когда он проснулся второй раз. Голова все еще болела, однако это уже были отголоски, тление в самом нутре уставшего мозга. И он решил понемногу приходить в себя. Снова умывшись, позавтракав и сполоснув посуду, он намазал лоб и виски бальзамом «Золотая звезда» и вспомнил о просьбе Налии насчет ширмы.

У знакомых ремесленников ему удалось купить крючки, крепкую бечевку и большой кусок материи. Поскольку те не ожидали увидеть его в деревне в это время суток, он не удержался и сообщил о приезде своей жены. Крестьяне, прикипевшие к Айвару за эти два года, были искренне рады и выразили желание поскорее познакомиться с ней.

Огородив занавеской угол, Айвар застелил стол скатертью, положил на стулья вышитые Налией чехлы и заглянул в шкафчик с провизией. Есть ему пока не хотелось, но когда он увидел пестрые мешочки, источающие пряный запах, деревянные ларчики с жжеными узорами и бутылочки из переливчатого цветного стекла, на душе немного потеплело. Это напомнило о родном доме, об азартных буднях и беззаботном отдыхе.

Когда Налия вернулась, он по ее лицу понял, что и ей после встречи с родителями стало легче. Так как Айвар знал ее характер, он не ждал отчета и спросил только одно:

— Они спрашивали что-нибудь про меня? Я всегда боюсь, что они догадаются о моей проблеме, а им только такого еще не хватает…

— Да уж, дочь осуждена, зять наркоман! — усмехнулась жена, разбирая покупки. — Айвар, ну а как об этом можно не догадаться, когда у тебя глаза словно у больной рыбы? Но они никогда ни о чем подобном не спросят: во-первых, деликатность у них в крови, а во-вторых, они тебе простят что угодно за то, сколько ты с ними маялся.

— Они моя семья, Налия, это нормально. И дело тут не в обычаях, а в том, что я люблю их, и мне совсем не в тягость за ними ухаживать.