Жажда

Надо же – даже разрешение получили. Полицмейстера это, наверное, выводит из себя. Иначе он давно бы прогнал табор.

– Вас никто ни в чем не обвиняет, – сказал я. – Мы тут не для арестов. Но разве вы не слышали об убийствах, произошедших в Кленовой роще совсем недавно?

– О смерти женщин? – переспросил старик, нахмурившись. – Мы здесь ни при чем. Зачем нам убивать их? – Он степенно пожал плечами. – Никто из нас уже давно не показывался в Кленовой роще, нам нечего там делать. – Цыган широким жестом обвел равнину. – Здесь наш дом.

Видимо, полицмейстер позаботился о том, чтобы цыгане не появлялись в деревне. Даже странно, что они так держатся за это место и не перекочевали куда-нибудь еще.

– Так я могу поговорить с бароном?

– Ты уже с ним говоришь, – ответил цыган с серьгой, прищурившись.

Я перевел взгляд на старика. Черная с проседью борода, крепкие скулы, смуглое лицо, изрезанное глубокими морщинами. Кривые, но здоровые зубы грызли ореховый чубук трубки, опаленной по краям.

– Никто из нас не имеет отношения к этим убийствам, – заявил старик, глядя мимо меня. – Но вы можете мне не верить. Как хотите, – он пожал плечами, показывая, что мнение полиции его нисколько не заботит.

Выглядело это вполне натурально, и все же я был уверен, что наблюдаю спектакль. В нарочитой отстраненности барона я заметил попытку скрыть напряженность. Сам старик держался неплохо, да и его сверстники тоже, а вот молодежь переигрывала. Некоторые слишком демонстративно и упорно отводили глаза, а другие замерли, будто статуи. Наше с доктором присутствие раздражало и даже пугало цыган.

Мне вдруг до смерти захотелось узнать, что такого пронюхал о них Армилов и почему он предпочел до поры до времени молчать об этом. Возможно, у полицмейстера были и объективные причины для подозрений. Дело не ограничивалось одним лишь его предвзятым отношением к этим людям.

Тощая рыжая собака подошла ко мне и ткнулась черным носом в ногу. Жидкий хвост вяло мотался из стороны в сторону.

Мериме тронул меня за рукав.

– Петр Дмитриевич, – шепнул он, – что вы от них хотите? Алиби? Это смешно. Кроме того, на каком основании вы их подозреваете? На том, что они цыгане? Или из-за того, что живут поблизости от того места, где были совершены преступления? Но тогда можно подозревать всех жителей Кленовой рощи. Обитатели этого табора отлично понимают, что вам нечего им предъявить.

– Мериме, вы не хуже меня знаете, что мы приехали сюда не обвинять, – ответил я. – Но, честно говоря, мне эти люди уже не кажутся совсем ни в чем не замешанными.

Доктор тихо фыркнул.

– Ну, знаете! Вы что, поверили домыслам Армилова?

– Нет, но не отказался бы узнать, что он про них раскопал. К тому же что вы предлагаете? Просто развернуться и убраться отсюда? Стоило ли тогда ехать?

Мериме пожал плечами, но мне было ясно, что идею убраться отсюда он считал самой здравой. Однако я не собирался сдаваться так легко. Цыгане смотрели на нас выжидающе. Их лица не выражали никаких эмоций, но были насторожены не просто так.

– Находился ли кто-нибудь из людей, живущих здесь, пятого, седьмого и девятого июля ночью в лесу около реки, видел ли там женщин или кого-то другого, кто мог бы их убить? Имеет кто-то какие-либо сведения, способные помочь следствию? – спросил я, обращаясь к барону.

Тот повернулся к мужчинам, сидевшим рядом с ним, и сказал что-то по-цыгански. Те с ворчанием поднялись и пошли по лагерю, выкрикивая непонятные фразы. В результате через пятнадцать минут вокруг нас сгрудился весь табор. Каждый громогласно обсуждал что-то сразу со всеми. Потом барон вытащил изо рта трубку и рявкнул на толпу, пестрящую одеждой.

Как только люди утихомирились, он обвел всех суровым властным взглядом, проговорил несколько отрывистых фраз, повернулся ко мне и заявил:

– Я велел им ответить на твой вопрос. Ты можешь записать их ответы.

Похоже, мы с Мериме застряли тут надолго. Я извлек из саквояжа чистый лист бумаги и перо и начал опрос. Цыгане по очереди подходили ко мне, называли свои имена и повторяли одно и то же: не был, не видел, не знаю. Через двадцать минут я покончил с этой нудной процедурой, не давшей следствию ровно ничего, кроме бюрократического документа, высушил чернила, подув на них, сложил листок и сунул его в сак. Кажется, делать здесь было больше нечего.

Я проклинал тот миг, когда решил «взглянуть» на цыган, уже собрался было лезть обратно в экипаж, когда из толпы вышла старуха в большом красном платке с золотой и черной вышивкой. Длинная шерстяная юбка доходила почти до земли, сморщенные смуглые руки украшали всевозможные амулеты и четки. Она выглядела очень древней и тощей – настоящий скелет, обтянутый кожей. Черные глаза с желтоватыми белками внимательно смотрели на меня.

Цыгане притихли. Несколько человек почтительно отступили от старухи.

Барон вынул изо рта трубку, какое-то время наблюдал за немой сценой, а затем объявил:

– Тшилаба хочет говорить с тобой! Иди в ту палатку. – Он концом чубука указал на невысокий темно-синий шатер, стоявший в нескольких шагах от костра. – Она погадает тебе.