Жажда

Замечание Жаки сбивает меня с ног. Особенно потому, что я не вполне представляю себе, кто они такие, эти Руссо и Гоббс. Но не знать и признаться в том, что ты не знаешь, – это две совершенно разные вещи.

– Да, можно и так сказать, – произношу я. – Но, как я думаю, вы оба неправы. Люди – это существительные, а их действия – глаголы. Яблоки и апельсины.

– А вот вам и Макиавелли! – восклицает Жаки так, словно ведет ток-шоу. – Ура!

И вдруг, так же проворно, как она выхватила из своей памяти имена философов, неизвестно откуда она выхватывает пистолет. Настоящий! Сдохнуть мне на месте! Пистолет!

Момент всеобщего ступора, и я поражен больше других. Неужели этот пистолет был у нее все это время? И я вспоминаю все эпизоды сегодняшнего дня, когда она запросто могла меня подстрелить. Например, когда я направил на них ту пневматическую игрушку. Да, это был не самый умный ход!

– Черт побери! Убери мою пушку с глаз долой! – восклицает Келтон, чем добавляет еще один штришок к дикой картине, которая разворачивается передо мной. Это что, его пистолет?

Жаки, не обращая внимания на Келтона, любуется оружием. Она возбуждена, энергична.

– Скажи-ка мне, Генри, – говорит она, сверкая глазами. – Если я пущу тебе пулю в лоб и забрызгаю твоими мозгами Келтона и это вот пирожное, это будет существительное или глагол?

– Жаки! Убери эту штуку, пока никто не увидел! – рычит Алисса.

Но слова Алиссы лишь подхлестывают Жаки. Она сорвалась с катушек, и теперь я понимаю, почему Алисса видит в ней угрозу. Потому что Жаки действительно опасна.

– Ну, Генри, давай! – настаивает Жаки. – Я вижу, в этой философской дискуссии ты – главный эксперт. Или притворяешься таковым.

И направляет пушку мне в лоб.

– Убеди меня в том, что я и то, что я делаю, – это не одно и то же. И что, если я сделаю что-нибудь плохое, это меня не замарает.

Я говорю быстро, пытаясь сделать вид, что ничуть не боюсь ни пистолета, ни того, что Жаки может случайно нажать на курок и отправить меня в страну забвения. Я не знаю, стоит ли пистолет на предохранителе. Я даже не знаю, что такое предохранитель.

– Нельзя быть на стороне добра или зла, нельзя быть правым или неправым, – говорю я, – потому что эти концепты взаимопереходимы, они подвижны и субъективны. И они могут повернуться к тебе любой стороной в зависимости от того, что ты считаешь добром. Если ты решишь, что убить меня – это правильно… Нет, это, конечно же, неправильно!

Жаки по-прежнему держит меня на прицеле. Все остальные застыли в неподвижности. Никто не хочет вмешиваться, потому что пушка может выстрелить чисто случайно. Наконец Жаки отводит пистолет и убирает его, неожиданно потеряв ко всему интерес.

– Скучный ты человек! – заключает она.

Она возвращается к своему пирожному и, набив полный рот, говорит:

– Все вы – трусы, каких свет не видывал. Там же не было патрона.

И вдруг, словно спохватившись, переспрашивает:

– Или все-таки был?..

Заметка на память: в нашей компании теперь два официально зарегистрированных психопата. От Келтона и Жаки следует держаться подальше, если я собираюсь занять полагающееся мне место и надежно защитить Алиссу и ее брата.

29) Алисса

Я лежу в своей импровизированной постели. Глаза мои широко открыты. Или, по крайней мере, я думаю, что они открыты. Сил у меня нет ни спать, ни бодрствовать. Я кручусь и верчусь, то впадая в полубессознательное состояние, то выходя из него – и тут, и там меня не отпускают беспокойные мысли. О Жаки. О пистолете. О родителях. О мародерах, которые могут внезапно явиться к нам на шоссе – так же, как они заявились в дом Келтона. И почему-то во главе мародеров – Хали из моей футбольной команды и ее мать, которая вырастает в высоту до пятнадцати футов и отбирает у всех воду. Потом начинает идти кровавый дождь, и Кингстон лакает кровь, стоящую повсюду лужицами. Дождь стучит по капоту моей машины. Стучит и стучит… Я открываю глаза. Это Генри. Он стоит снаружи и постукивает в мое полуоткрытое окно. На улице темно. Я не могу понять – полночь ли еще или уже близится рассвет.

– Ты разговариваешь во сне, – говорит Генри. – Я тебя из своей машины слышу.

– Ой, прости, – отзываюсь я.

Но, если быть честной, я рада, что он меня разбудил, несмотря на то, что я все еще чувствую смертельную усталость. По крайней мере, Генри избавил меня от галлюцинаций.

– Ты заметила, что идет снег? – говорит Генри.

– Что?

И правда, вокруг кружатся и падают белые хлопья. Но ведь сейчас градусов девяносто! Да, мир сошел с ума.

– Не пытайся поймать их языком, – предупреждает Генри. – Не думаю, что они такие уж вкусные.

Я ловлю одну снежинку и растираю ее пальцами. Это не снег. Это пепел.

– Пожар перекинулся с кустарников на деревья. От нас это довольно далеко, но ветер с Санта-Аны несет пепел в нашу сторону.

Я осматриваюсь и вижу, как стоящие вокруг машины медленно покрываются серым налетом.

Облокотившись о борт моего «Кадиллака», мы смотрим, как «снежинки» ложатся вокруг.

– Так тихо! – говорю я. – Забываешь, что вообще происходит и где мы находимся.

– Вокруг люди, и больше ничего, – отзывается Генри.