Жажда

У меня опять перехватывает дыхание. Потому что я знаю – Джексон Вега ни перед кем не преклоняет колен. Однако сейчас он стоит на коленях передо мной, как будто это самая естественная вещь на свете.

– Что? – спрашивает он, надевая на меня носки и натягивая их на мои лодыжки.

Я только качаю головой – что я могу сказать? Особенно когда его пальцы задерживаются на моей икре, чертя узоры на моей коже, которая вдруг стала сверхчувствительной.

Должно быть, выгляжу я такой же смущенной, какой чувствую себя, потому что Джексон ухмыляется, надевая поверх первого носка второй сначала на одну мою ногу, затем на другую.

Я качаю головой и отвожу глаза, чувствуя, что таю.

Пару минут спустя, надев на меня также и сапоги, Джексон встает и протягивает руку, чтобы помочь мне встать.

– Ты решил, куда мы пойдем? – спрашиваю я, когда мы направляемся к двери.

Он подбирает рюкзак – прежде я никогда не видела у него рюкзака, если он не шел на урок, – и говорит:

– Ага.

Я хочу, чтобы он сказал, что у него на уме, но это же Джексон. Он почти никогда не раскрывает своих карт просто так. Но вот он смотрит на меня с лукавой усмешкой, и я понимаю, что я, в общем-то, не против. Если он хочет сделать мне сюрприз, то зачем говорить «нет»? Тем более что обычно его сюрпризы так хороши.

Взявшись за руки, мы проходим по коридору, спускаемся на три этажа и направляемся к парадным дверям. Почти все ученики находятся на последнем уроке – Джексон тоже должен бы сейчас учиться, но он прогуливает, – так что коридоры и вестибюль почти пусты. Вот и хорошо. Я все еще не готова сталкиваться с ними лицом к лицу после всего того, что произошло.

– Ты в порядке? – спрашивает Джексон, когда мы выходим на мороз и спускаемся по ступенькам крыльца. Черт, у меня все болит.

Но я все равно киваю – и потому, что не хочу показывать ему, как мне все еще больно, и потому, что жгучий мороз застает меня врасплох. Что нелепо – ведь это как-никак Аляска, и мне отлично известно, какие тут могут стоять холода. Но когда я выхожу на открытый воздух, это для меня все равно каждый раз становится шоком.

Должно быть, мне не удается скрыть все это так хорошо, как я надеялась, потому что, взглянув на мое лицо, Джексон говорит:

– Мы могли бы вернуться в замок.

– Нет, я хочу заняться тем, чем собирался заняться ты. Чтобы мы были только вдвоем.

От моих слов его глаза расширяются и настороженность уходит из них без следа. На секунду, всего лишь на секунду передо мной предстает настоящий Джексон – немного неуклюжий, немного уязвимый, очень влюбленный, и у меня снова занимается дух. Потому что рядом с ним я чувствую все это и еще многое, многое другое.

– Тогда пойдем.

Мы направляемся не к флигелям, в которых находятся классы, а по нетронутому снегу идем в сторону леса, который занимает немалую часть территории школы.

Шагаем мы медленно отчасти потому, что мороз сегодня не так уж силен, так что нет нужды двигаться быстро, отчасти потому, что идти по снегу не очень-то легко, особенно если менее недели назад тебя отделали до полусмерти. Но в конце концов мы все-таки доходим до небольшой поляны. Хотя она невелика – пожалуй, не больше нашей с Мэйси комнаты, – здесь есть пара скамеек.

Джексон кладет на одну из них свой рюкзак и достает из него большой черный термос. Отвинтив крышку-чашку и открыв его, он наливает в чашку какое-то питье и с улыбкой протягивает его мне.

– Горячий шоколад? – радостно восклицаю я.

– Да, я тут подумал, что какое-то время тебе не захочется пить чай.

Я смеюсь:

– Это точно. – Я хочу сделать глоток, но Джексон останавливает меня. Затем опять сует руку в рюкзак и достает небольшую упаковку маршмэллоу.

– Я мало что знаю о горячем шоколаде, но мне известно, что обычно его пьют с маршмэллоу. – Он достает несколько маленьких квадратных маршмэллоу и сыплет их в мою чашку. Мое сердце начинает биться быстрее, потому что даже после всего, что нам пришлось пережить, меня все еще поражает то, как Джексон постоянно думает обо мне. О том, что могло бы мне понравиться, что могло бы меня порадовать. И он всегда, всегда оказывается прав.

Я отпиваю большой глоток шоколада и не удивляюсь, обнаружив, что это лучший шоколад, который я когда-либо пила.

– Интересно, кого же ты уговорил приготовить его для тебя? – спрашиваю я, глядя на него поверх краев чашки.

Он делает вид, будто не понимает.

– О чем ты? – Но в глубине его глаз я вижу веселые огоньки, противоречащие сказанным словам и вызывающие у меня смех.

– Ну, кто бы это ни был, скажи ему или ей, что напиток получился на славу.

Он чуть заметно ухмыляется:

– Скажу.

Я отпиваю еще глоток и протягиваю чашку ему:

– Хочешь?

– Спасибо, но это не мое. – Теперь он ухмыляется до ушей.

– А, понятно. – Мне на ум немедля приходят все те многочисленные вопросы, которые копились у меня на протяжении всех последних дней. – Как это работает вообще?

– Как работает что?

– Я видела, как ты пьешь чай, но ты не пьешь шоколад. На вечеринке ты съел клубнику, но я никогда не видела, чтобы ты ел что-нибудь еще. Кроме… – Я замолкаю, залившись краской.

– Кроме твоей крови? – игриво спрашивает он.

– Ну да.