Жажда

— Здесь плохо, — сказал он. — Люди тебя не увидят… Пойдем к памятнику.

Джеордже шел за секретарем, по-прежнему взволнованный. «Через две минуты я буду говорить, я должен буду найти слова, выражающие их правду», — думал он.

В скверике, окружавшем статую, две женщины и трое мужчин, стоявших на коленях вокруг убитого, растерянно посмотрели на вновь пришедших и прекратили свои причитания. Мохай вгляделся в посиневшее лицо убитого.

— Это Саламон, самый богатый человек в Зеринде. Фашист, — довольно громко сказал он Арделяну.

Джеордже попытался забраться на пьедестал, но это ему удалось не сразу. Мешала культя. Тогда Журка нагнулся и подсадил его.

— Покороче и попроще, — прошептал он. — Экспроприация, общие интересы румын и венгров. Потом я тоже скажу.

Джеордже чувствовал спиной мощные и удивительно холодные ноги статуи. При каждом движении голова его ударялась о патронташ героини. Он попытался начать, но голос пропал, последовавшее за этим мгновение показалось ему вечностью, и он совсем растерялся. Вытаращенные глаза убитого, казалось, следили за ним снизу, женщины в страхе молчали. Из-за шеренги рабочих смотрел на него с телеги Урсу, за спиной Гэврилэ плакала, прикрыв платком глаза, Мария, неподалеку сгрудились крестьяне в венгерской одежде.

— Товарищи, — начал Джеордже, — и голос показался ему чужим. — Все мы воевали… Все пережили страшные трудности, видели кровь и нищету… Нас не оставляла мысль, что так больше не может продолжаться, что должна начаться другая жизнь…

Площадь вдруг разом загудела, нарастал глухой ропот, кто-то кричал, размахивая кнутом.

— Полчаса назад здесь пролилась кровь. Здесь, на этой площади, дрались брат с братом, не зная за что, а теперь все вы стоите рядом, сдерживая горечь. Румыны и венгры, трудившиеся на одних полях, поднялись друг на друга. Почему?

Толпа волновалась, какой-то крестьянин, крича и расталкивая соседей, пробился к подножию статуи.

— Не гневайтесь, господин директор, только не слышно ни одного слова.

Джеордже улыбнулся, и ему вдруг стало весело. Вот оно что, значит — дело не в словах. Он закричал во весь голос, чуть не потеряв равновесия:

— Дорогие товарищи! Имение барона Паппа будет разделено по закону нашего правительства и в соответствии с программой румынской коммунистической партии!..

Да, теперь слова его дошли до народа… Через мгновение ничего нельзя было разобрать. Площадь кипела, люди что-то кричали, стараясь вплотную подойти к памятнику. И снова лица их показались Джеордже поразительно похожими друг на друга. Он чувствовал огромное облегчение и не думал слезать с пьедестала. Хотелось есть. Эмилия, должно быть, уже узнала о событиях на площади и беспокоилась. Старуха? О ней он старался не думать. В волнах, пробегавших теперь по этому морю голов, не было ничего угрожающего, они спокойно и плавно прокатывались из конца в конец.

Неожиданно Джеордже заметил в толпе Митру. Он неподвижно стоял у края площади, нагруженный подушками и одеждой, рядом с ним возвышался навьюченный вещами Глигор и еще кто-то. Джеордже хотел было спуститься на землю, но не смог. На пьедестал влез Журка.

— Товарищи, — закричал он таким мощным голосом, что у Джеордже зазвенело в ушах. — Земля не была поделена по вине бандита, который занимает до сих пор место коменданта. Долой его! Долой прихвостня барона!

— Долой! — загремела толпа.

— Пойдем выбросим его оттуда!..

— Пошли!..

Джеордже снова оказался в скверике рядом с убитым. К нему быстро подошел Арделяну.

— Кажется, крестьяне из Лунки забрались в какие-то дома и учинили грабеж, — шепотом сообщил он.

Джеордже посмотрел ему прямо в глаза.

— И все-таки с этими людьми мы должны…

— Знаю. С ними!

10

Перед желтым уродливым зданием волостного управления вытянулась тонкая цепочка жандармов с направленными на толпу дулами винтовок, которые подозрительно вздрагивали, словно их дергали за веревочки. Когда к зданию медленно, угрожающе размеренным шагом стала приближаться рабочая колонна, а за ней толпа возбужденно кричавших крестьян, жандармы отошли к стене и встали к ней спиной.

— Долой коменданта фашиста!

— Долой коменданта фашиста! Долой!

Рабочие остановились метрах в пяти от здания. Толпа натолкнулась на них сзади, вздрогнула раз-другой и тоже замерла. Колонна по-военному четко разделилась на две части, оставив в середине широкий коридор. Несколько молодых людей прошли по нему и попросили крестьян также оставить свободный проход.

— Никто не должен прикасаться к нему! — крикнул Журка.

Обернувшись к жандармам, он предложил им убраться и пропустить демонстрантов.

— У нас нет приказа, — пролепетал толстый фельдфебель. От страха у него выступил холодный пот, и он беспрерывно шмыгал носом. — У нас нет приказа. Никто не отдавал нам приказ.

— А это кто? — спросил Джеордже, показав на толпу крестьян.

— Не могу знать! Не знаю, — ответил фельдфебель.

В эту секунду распахнулось одно из окон, и в нем показался плотный, краснолицый полковник Ионашку при всех орденах и медалях, с револьвером в руке.

— Со мной захотели иметь дело? — закричал он неожиданно тонко и визгливо.