Жажда. Книга сестер

Две души встретились и эхом отозвались друг в друге. Две планеты сошлись так точно, что возникла слышимая лишь двум маленьким существам музыка, которой не суждено было затихнуть никогда. Некий полузвук-полусвет отражался от одной к другой шестьдесят раз в минуту, и это не имело конца.

Тристана прижала младенца к груди и вгляделась в прелестное личико. Новорожденная приоткрыла глаза и улыбнулась.

– Она еще не видит тебя, ее улыбка ничего не означает, – сказал Флоран.

Но Тристана слышала лишь звучавшую в ней симфонию. Она знала, что Летиция чувствует то же самое. Два сердца посылали друг другу непрерывный сигнал под названием “любовь”.

Тристана любила родителей, тетю и кузенов. Но то, что открывалось ей сейчас, было иной природы. Нет ничего удивительнее, чем мгновенно распознать то, что встречаешь впервые. Это проявлялось в скользящем сиянии, которое она явственно различала, если прищуриться.

Любовь сестер не была вариацией любви между Флораном и Норой. Последняя принадлежала к известной категории под названием “влюбленность”, и силу этой любви не следует недооценивать. Любовь, возникшая между Тристаной и Летицией, была абсолютной, вне каких‑либо категорий – феномен тем более грандиозный, что он не значился ни в каких каталогах. Безграничная любовь в сочетании с безграничной свободой – она не укладывалась ни в какие классификации со свойственными им искажениями.

Итак, благодаря встрече с четырехлетней Тристаной Летиция вступила в жизнь умиротворенной. Она не знала, что сердце может изнемогать от голода. А Тристана не в силах была это забыть. Одновременно с любовью возникло и различие между ними: Летицию никогда не настигнет тревога, что ее не будут любить, а Тристана никогда не сможет от нее избавиться.

* * *

Установился новый уклад жизни. Нора считала, что исполнила свой долг и по производству потомства – двое детей, она не сидела сложа руки, – и по отношению к Тристане. Теперь не нужно уделять ей столько внимания. Ни ей, ни Летиции. Да и зачем напрягаться? Старшая не спускала с младшей глаз. Шли летние каникулы. Тристана кормила сестру из бутылочки, укачивала, успокаивала, меняла ей подгузники.

Флоран позвонил воспитательнице старшей группы:

– Можно ли Тристане пропустить полгода?

– Мадам Вернье рассказывала мне про вашу дочь. По ее словам, Тристана уже сейчас выше уровня подготовительного класса школы.

Родители не стали допытываться, что это значит, и успокоились.

– Тристана, ты не пойдешь в сад до весны. Будешь ухаживать за сестричкой.

Услышав эту великолепную новость, девочка заплясала от радости.

Нора вышла на работу уже в сентябре. Утром папа с мамой садились в машину и уезжали, оставляя дочерей дома. Мысль, что присутствие взрослых может понадобиться, ни разу не промелькнула у них в голове. Тристана такая умница, такая ответственная. Никогда никаких глупостей, никакого ребячества.

– Если что, звони мне, – каждый день говорила мама, прощаясь.

Старшая дочь не звонила никогда. Если она не знала, как поступить, то звонила тете Бобетт. Она догадывалась, что тетя ей не поможет, но, по крайней мере, обращалась к человеку, которому не была безразлична.

Тетю не возмутило решение сестры и ее мужа.

– Правильно, нечего тебе делать в саду.

– Летицию надо класть на спинку или на животик?

– Понятия не имею. Кладешь ребенка в кровать, он сам повернется так или сяк. По опыту знаю.

Благодаря этому оригинальному совету Летиция избежала странного предписания тогдашних педиатров, требовавших класть младенцев на живот – эту скверную привычку многие дети сохраняли потом на всю жизнь.

Если не считать такого рода сомнений, Тристана обожала сидеть с сестрой. Было невероятно интересно с ней возиться или просто наблюдать за ней. Оттого что на Летицию был постоянно устремлен любящий взгляд, она исключительно быстро развивалась.

Вечером, когда возвращались родители, папа шутил:

– Ну что, миленькие мои, а ужин вы нам приготовили?

Тристана по привычке смеялась из вежливости, давая понять, что оценила абсурдность его вопроса. Мама считала себя хорошей матерью: буфет и холодильник ломились от продуктов.

Нора готовила ужин, Флоран накрывал на стол. Тем временем Тристана кормила сестру из бутылочки, целовала ее и укладывала спать.

– Не волнуйся, Летиция, я скоро к тебе приду.

За столом ее для проформы спрашивали:

– День прошел нормально? Малышка вела себя хорошо?

Поскольку Тристана всегда твердо и убедительно отвечала “да”, родители быстро переставали ее слушать. Пока она была единственным ребенком, Тристане приходилось соблюдать правила и дожидаться конца трапезы, чтобы выйти из‑за стола. Теперь у нее имелся прекрасный повод попросить разрешения уйти, доев свою порцию.

– Можно я пойду к сестричке?

Родители охотно разрешали, тем более что им не терпелось вернуться к своей нескончаемой идиллии. Не то чтобы они очень стеснялись при дочери смотреть друг другу в глаза, но присутствие третьего лица пяти лет от роду препятствует некоторым признаниям.