Жажда. Книга сестер

– Это потому что я толстая, – уверяла ее крестница.

– Чушь, – отвечала Тристана.

– Разве для рокерши иметь толстую задницу не проблема?

– Совсем наоборот, – вмешалась Летиция и затянула песню Queen:

Fat bottomed girls,

you make the rockin’ world go round!^[16]

– А как же я? – спросила Тристана.

– А ты новая Патти Смит, такая же худая и такая же гениальная.

По правде говоря, Тристане очень нравилось быть басисткой. Летиция угадала правильно, инструмент подходил ей как нельзя лучше. Звучание бас-гитары необходимо, но почти неразличимо: его скорее чувствуешь. Это метроном группы. И почти всегда басист – самый незаметный член группы.

В лицее Тристана была отличницей по латыни и древнегреческому. Она написала для “Шин” песню ионийскими элегическими двустишиями.

– Черт, Тристана, я не могу петь текст, который не в состоянии прочесть.

– Я тебя научу, это несложно.

– Я и так против рока на французском и уж тем более не буду возиться с латынью.

– Это греческий, и не абы какой.

– Нет! А ты не можешь сочинять по-английски?

– Поверь мне! Греческий – очень ритмичный язык.

Тристана прочла, четко выделяя ритм, начало своего текста.

– Для рока не подходит, – отрезала Летиция.

Козетта спросила Тристану, как она выносит этого маленького диктатора.

– Я ей доверяю, – ответила та.

“Шины” целиком захватили девочек. С 1987 по 1989 год все свободное время отдавалось группе. Они двигались вперед семимильными шагами.

В одиннадцать лет Летиция заявила, что ей надоело играть в актовом зале на праздник Четырнадцатого июля.

– Нам нужен фестиваль. Я хочу, чтобы мы отправились на Торхаут-Верхтер.

– Ты как-то сказала, помнишь, что это в сорока километрах. На самом деле в девяносто пяти.

– Тебе шестнадцать, а ты еще не водишь машину!

– Это запрещено законом.

Козетта была самой одержимой из них. Помимо увлечения игрой на ударных – у нее был настоящий талант, – она еще считала “Шины” своим спасательным кругом.

– Без “Шин” я пойду по дурной дорожке, как мама.

– Тетя Бобетт вовсе не пошла по дурной дорожке, она родила тебя.

– Вот именно.

Сестры кисло усмехнулись. С тех пор как Козетте исполнилось четырнадцать, она сильно беспокоила их. Она практически перестала есть. Ее прекрасные формы растаяли как снег.

– Раньше ты выглядела лучше.

– Я похудела и стала похожа на тебя.

– Ты более худая, чем я, и, к счастью, на меня не похожа.

– По крайней мере, теперь я не похожа на маму.

В те времена анорексия была еще внове. Ее считали романтической болезнью молодых девушек, как некогда чахотку. Бобетт долго не понимала, что у ее дочери серьезная проблема. А когда поняла, то запаниковала.

– Козетта, моя милая, хорошая, что с тобой?

– Ты всегда больше любила Тристану, вот я и стала худой, как она.

– Я никогда не любила Тристану больше, чем тебя. И при чем тут худоба?

– Ты своего добилась.

Есть вещи похуже анорексии: положение родителей анорексички. Вы беспомощно наблюдаете, как ваш отпрыск предается саморазрушению, и знаете, что в глазах людей в этой напасти виноваты вы. Возможно, вы совершили ошибку, но не знаете какую. Вы непрерывно перебираете в уме все, что могли такого сказать своему ребенку за последние десять лет.

У анорексии много общего с демонической одержимостью. Одержимая склонна нападать на мать.

– Ты запрещала мне взять лишний кусочек торта! Довольна теперь?

– Нет! Я в ужасе. И я вовсе не запрещала, я просто отговаривала. Это разные вещи.

– Ты считала меня толстой?

– Да нет же! Мне казалось, что проще помешать тебе стать обжорой, чем потом сообщать тебе об этом.

Разговоры столь же пустые, сколь и неизбежные. Анорексичка сердита на мать. У Козетты хватало для этого серьезных причин – взрыв в квартире, алкоголизм, – но она придумывала ничтожные предлоги для своих выпадов.

– Если хочешь убить свою собаку, объяви ее бешеной, – заключила Бобетт.

– Ну вот, скажи еще, что ты не виновата.

– Я этого не говорю. Наверняка я совершала ошибки. Прости меня!

– Как все просто!

Все было непросто.

Несчастная мать, в слезах, обратилась за помощью к Тристане:

– Милая, на тебя вся надежда. Моя дочь меня ненавидит.

– Нет, тетя, она тебя любит, она просто злится.

– Поговори с ней, умоляю.

Поговорить с анорексичкой! Миссия невыполнима. Но Тристана попробовала:

– Ты хочешь умереть?

– Нет.

– Ты понимаешь, что если будешь продолжать так и дальше, то умрешь?

– Нет.

– Что нет? Не понимаешь?

– Я не умру.

– Да? Ты начнешь есть?

– Нет.

– Нет, нет, нет… Думаешь, достаточно сказать “нет”, чтобы ничего не случилось?

– Нет.

– Я тебя люблю и вижу, что ты себя убиваешь.

– Поверь мне.

– Тебе – да. Но не болезни.

Тристана явственно чувствовала присутствие некоей третьей силы, которую за неимением адекватного обозначения именовала болезнью. От анорексии очень трудно исцелиться – изгнание демонов вообще дается мучительно.

Летиция предложила, чтобы Козетта больше занималась группой. Что было вполне разумно. Клин клином вышибают: если она будет с головой поглощена роком, болезнь ослабит свою хватку. К несчастью, Козетта была так истощена, что это сказывалось на ее игре.