Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

Закончив печатать, Андрей Молодых подровнял небольшую стопку еще горячих после принтера листков, скрепил их гигантской медной скрепкой и убрал в расшитую бисером хипповатую сумку. Посмотрел на оставшийся на экране компьютера текст и внезапно ощутил противный, липкий – не страх даже, а лишь его предчувствие. Журналистов убивают и за меньшее, когда они осмеливаются критиковать местечковых, никому в масштабах страны не известных царьков, а тут целая пьеса, и персонажи ее – люди более чем серьезные. Такие просто разотрут его каблуком об асфальт, как глупого кузнечика. До Бога далеко, до Кремля высоко, некому пожалиться...

Всё, или почти всё, исключая некоторые имена, которые никак не могли быть ему известны, описал в своей пьесе московский драматург. И с чего он выбрал именно эту тему? Черт его знает. Видать, оттого припекло драматурга, что ему элементарно нечего было кушать, вот и написал, так сказать, на злобу дня, а написав, отнес свое творение в один из московских театров. Пьесу там читать не стали, попросили все упростить, сжать, одним словом, сделать то, что на театральном языке называется либретто, и это самое либретто в один из вечеров и было, наконец, прочитано.

Начинающий драматург закончил читать и обвел членов художественного совета смущенным взглядом. Те сидели, словно громом пораженные. В помещении повисла легкая, готовая в любой момент прерваться, тишина. Наконец художественный руководитель театра, лишенный в свое время советского гражданства, а ныне почтенный, полностью реабилитированный старец с очень умным вдохновенным лицом еле слышно хлопнул в ладоши. И тут же все, восприняв этот знак, как и подобает дружному коллективу, принялись аплодировать. Атмосфера вмиг сделалась непринужденной, кое-кто дружески трепал Молодых по загривку, пощипывал за рукав, поздравлял с творческой удачей. И лишь старец так и продолжал сидеть на своем любимом стуле с медными гвоздочками, перехватившими по сторонам черную кожаную обивку. Сидел и молчал, смотрел на то, как члены худсовета награждают молодого драматурга хвалебными отзывами. Ему очень жаль было этого мальчишку, он (конечно же, а как иначе) вспомнил себя в этом возрасте, такого же правдивого, совестливого, ничего не боявшегося. Родившемуся в год революции, прошедшему войну, получившему международное признание, а на родине заочно лишенному гражданства театральному режиссеру была как никому ведома капризная и трагичная судьба художника. Да, нынче не лишают гражданства, не выбрасывают из страны, но вполне могут вынудить из этой страны уехать или ославить на весь честной мир, лишить работы, а с тем и средств к существованию. «Умный мальчик, – подумал старый режиссер. – Умный и правдивый. Быть ему или не быть? – вот в чем вопрос. Пусть уж лучше БУДЕТ».

– Мгм, – буркнул старец, и тишина тут же выпорхнула откуда-то из-за угла, словно никуда и не отлучалась. Все замолчали, повернули головы на это «мгм».

– Да. Пьеса хороша, – трескучим басом проговорил старик. – Определенно. И сатира в ней есть, и современность, и от классики она совсем недалеко ушла. Тема-то вечная, воры и сатрапы. Хорошая пьеса.

Все наперебор стали продолжать расхваливать «чудное творение», а автор Молодых смутился окончательно и с наслаждением краснел, предвкушая гонорар, свое участие в репитициях и генеральном прогоне, аншлаг на премьерах и вхождение в узкий круг московской драматургической профсоюзной организации, члены которой сами себя именовали «Рабы Мельпомены, чтоб ей сдохнуть».

– Но только вот ставить-то мы ее не будем, – продолжил старик. – Не то сейчас время. Закроют театр к чертовой матери. Вернее, может, сразу и не закроют, а сделают какую-нибудь пакость, здание отберут. Все что угодно может статься. И тебе, парень, неприятности ни к чему. Знаешь, стишок есть хороший. Как же там? А! Вот: «Пришло ОГПУ к Эзопу и хвать его за жопу». Уж поверь мне, я таким же был, многим поплатился, меня на второй раз не хватит. Вот помру, – все члены худсовета протестующе зашумели, – тогда и ставьте. Не то время, не то... Цензура, брат. А потом, ведь в пьесе-то все правда. А за правду они нас с дерьмом съедят. Они так всегда делают. Так что прости уж, Андрей Молодых. Лучше уж я тебе жизнь спасу. Ничего, нос не вешай. Молодой еще, может, доживешь до светлых времен, когда такое можно будет играть. Иди с богом...

* * *

Сатира, гротеск, аллегория... Голоса ваши все тише, и все чаще люди искусства испуганно шарахаются от одного только упоминания, одного лишь намека на то, о чем пойдет речь в романе, пьесе, поэме...

Откуда взялся этот Молодых? Что потом с ним сталось? Кому ведомо? Всплыл было, да тут же и потонул в цензурной трясине. Может, и правда, может, и хорошо, что так все вышло. Жив, жив Андрей Молодых, пишет в легком жанре для сериалов «Ранетки» и «Няня». Смотрите, граждане, ни в чем себе не отказывайте. Смешно ведь.

* * *