Жажда власти. История заговоров от Рюриковичей до Романовых

По воспоминаниям Екатерины, императрица Елизавета Петровна с нетерпением ждала наследника от великокняжеской четы, который стал бы гарантией, что трон не перейдет к потенциальным кандидатам на царский престол, не принадлежавшим к роду Петрову. Она сразу же удаляла всех, кому стоило обратить на себя взгляд великого князя или княгини, а девять месяцев спустя после свадьбы она приставила к юным супругам соглядатаев, которые должны были проследить за обоюдным исполнением супружеских обязанностей. Таким цербером стала обер-гофмейстерина Мария Симоновна Чоглокова, двоюродная сестра императрицы по матери, получившая, надо сказать, подробнейшие, хотя и завуалированные, инструкции: «…великой княгине, при всяком случае, ревностно представлять и неотступно побуждать, чтоб ее императорское высочество с своим супругом всегда, со всеудобовымышленным добрым и приветливым поступком, его нраву угождением, уступлением, любовию, приятностию обходилась и генерально все то употребляла, чем бы сердце его императорского высочества совершенно к себе привлещи»[88].

Одним из наиболее правдоподобных кандидатов в отцы Павлу считался 26-летний граф Сергей Васильевич Салтыков, женатый красавец, который очень нравился Екатерине, судя по ее воспоминаниям. Слухи о Павле и его отце распространялись самой Екатериной, когда она уже взошла на престол: не любила она своего сына и, возможно, желала бы, чтобы не ему достался императорский венец. Известно, что Екатерина Великая несколько раз принималась за завещание, в котором наследником своим в обход сына объявляла своего внука Александра Павловича.

В. А. Зубов, брат фаворита Екатерины, утверждал, что «императрица Екатерина II категорически заявила ему и его брату, князю Платону, что на Александра им следует смотреть как на единственного и законного их государя и служить ему, и никому другому, верой и правдой»[89]. Позднее дело с рождением Павла осложнилось новыми выдуманными подробностями: рассказывалось, что великая княгиня родила мертвого младенца, но Елизавета Петровна, столь желавшая объявить всем о рождении наследника, приказала доставить во дворец какого-нибудь новорожденного, чье время появления на свет совпадало бы с родами Екатерины!

Позднейшие исследователи этого периода пришли к выводу, что все это выдумка, однако это сказалось на взрослении великого князя Павла, которому суждено было стать императором, изменившим существовавший с Петровских времен закон о престолонаследии.

Интересно, что в различных источниках, откуда историки обычно черпают сведения о том или ином ее персонаже, сведения о Павле приводятся самые разные. Например, известно, что дворянство, которое император пытался приструнить, невзирая на звания и награды, его, мягко говоря, не любило, вплоть до того, что к концу его правления «мысль извести Павла каким бы то ни было способом сделалась почти общею»[90]. Но в народе его любили. Сам Павел, путешествуя по России, писал супруге: «Муром не Рим. Но меня окружает нечто лучшее: бесчисленный народ, непрерывно старающийся выразить свою безграничную любовь»[91].

В своих письмах, дневниках, в записках воспитателей Павел предстает человеком мягким и любящим, рыцарски благородным, благодарным, обладающим возвышенным, романтическим умом и идеалами, при этом весьма самокритичным. Вот его автохарактеристики — выдержки из писем к воспитателю, барону Карлу Сакену[92]: «…я не бесчувствен, как камень, и мое сердце не так черство, как то многие думают…»; «Я предпочитаю быть ненавидимым, делая добро, нежели любимым, делая зло»; «Все блестящее не свойственно мне; становишься только неловким, стремясь быть тем, чем не можешь быть». Будучи во Франции (он с супругою месяц жил в Париже при дворе Людовика XVI), Павел заслужил одобрение со стороны именитых французов: об остроумии великого князя, обходительности высказывались одобрительно Лагарп и граф д’Артуа; в то же время в мемуарах Екатерининского времени рассказывается следующий анекдот: однажды великий князь Павел имел за столом неосторожность согласиться с мнением князя Платона Зубова, «человека недалекого, легкомысленного, высокомерного и самодура»[93], но фаворита императрицы, оттеснившего блестящего князя Г. А. Потемкина-Таврического; тот, не стесняясь присутствием Павла, во весь голос удивился: «Я разве глупость какую-то сказал?»